По ту сторону жизни - Александр Чиненков

— А шинель его, пожалуй, я себе возьму, — сказал солдат, разворачивая шинель умершего полковника и придирчиво осматривая её со всех сторон. — Ему уже всё равно, а мне ещё может пригодиться.

— Так себя только мародёры ведут, — нахмурился радист, не одобряя его поступок.

— Нет, мародёры не так себя ведут, хуже, — усмехнулся солдат. — Они с мёртвых тел всё снимают, а я… Когда полковник умер, шинель с ним рядом лежала или я не прав?

— Да прав-прав, — поморщился радист, — но я бы не смог так.

— Значит, ты порядочный, а я нет, — пожал плечами солдат. — Ты глянь на меня и удивись. Моя шинель как камень, влагой и грязью вся пропитана! Так есть смысл таскать её на себе, если другая, чистенькая и никому не нужная рядом есть? К тому же она в самый раз мне впору? Царство небесное Юрию Алексеевичу, он одного роста со мной был!

— Ладно, уходим, — заторопился радист, укладывая в мешок рацию. — Идём скорее подальше отсюда, а то во мне какое-то беспокойство играет.

— Пойдём, — кивнул солдат, натянув шинель полковника и навешивая на плечо винтовку. — А беспокойство своё урезонь. Пора уже привыкнуть к тому, что творится вокруг. Армия разгромлена, и таких, как мы, потерянных и неприкаянных, много по лесу слоняется.

— Эй, ты не очень-то, — хмуро глянул на него радист. — Мы ещё ничего не знаем и… Свободные и с оружием, а не в плену вражеском. Слышишь, стреляют кругом? А это значит, что жива и сражается наша вторая ударная армия!

— Так давай выберем направление, в каком следовать, чтобы присоединиться к нашим, — пожал плечами солдат.

— Ты теперь «полковник», вот и выбирай, — огрызнулся радист. — А петлицы с шинели срежь и выброси. Не дай бог к немцам в плен попадём, тогда я тебе не позавидую.

— А я тебе «на тот случай» выбросить рацию посоветую, — сказал солдат с ухмылкой. — Поверь, если Бог от нас отвернётся, и мы выйдем на немцев, то они тобой больше, чем мной, заинтересуются!

Несколько минут они шли молча. Проигнорировав совет попутчика, радист упорно нёс мешок с рацией на плече.

— Нас немчура мощным шквалом пулемётного и миномётного огня накрыл, — видимо, желая быть выслушанным, заговорил солдат. — Была подана команда отойти назад. Получилась массовая паника и бегство «кто куда». Разбились на мелкие группы и разбрелись по лесу, не зная, что делать дальше… Вот я и бродил, пока не натолкнулся на тебя с полковником.

— А перед нами конкретная задача стояла, — заговорил вдруг угрюмо радист. — Задача о порядке и взаимодействии выхода на соединение боем. Однако в процессе этой операции произошла неразбериха, мелкие подразделения растерялись, и вместо кулака оказались мелкие группы и даже одиночки, как ты. Командиры в силу этих же причин не смогли управлять боем. Произошло это в результате плотного огня гитлеровцев…

Они ещё некоторое время шли молча, прислушиваясь к взрывам и трескотне пулемётов. Солдат шёл уверенно, взглядом опытного охотника обозревая всё вокруг. А радист, отягощенный мешком с рацией, еле поспевал за ним.

— Ты знаешь, а я живым немцам в плен не сдамся, — негромко выкрикнул он в спину попутчика. — Я до последнего патрона отстреливаться буду, а последнюю пулю себе в голову выпущу!

— Не поверишь! — резко остановившись, обернулся солдат. — Я тоже сдаваться немцам не собираюсь. Только вот патронов у меня кот наплакал. Даже не знаю, как с таким арсеналом врагу противостоять смогу…

Он снова пошагал вперёд, а радист плелся за ним, пока окончательно не выбился из сил.

— Эй, как тебя? — крикнул он в спину солдата. — Давай отдохнём. Я уже на ногах еле держусь, а ты…

Попутчик остановился, обернулся и, сорвав с плеча радиста мешок с рацией, швырнул его в покрытое ряской болотце.

— Ты чего, спятил?! — воскликнул тот очумело. — Так это же казённое имущество! Как я потом объясню его утрату командованию?

— Спишешь всё на боевые действия, — усмехнулся солдат, присаживаясь на корточки. — Люди вон оружие теряют и ничего. Рация сейчас лишь обуза, а вот винтовка… Без неё ты уже никто, а не боевая воинская единица!

— Да, наверное, ты прав, — был вынужден согласиться, присаживаясь рядом, радист. — Передавать-то больше нечего…

— Наконец-то образумился, дурень, — подмигнул ему солдат. — Ещё минут пять на отдых, и топаем дальше. Останемся одни в тылу у немцев — никогда отсюда не выберемся.

— Хорошо, — вздохнул радист и вдруг протянул руку: — Меня Евгением зовут, и… Цветков моя фамилия…

— А меня зовут Кузьма Малов, — представился солдат. — Рядовой из вспомогательного батальона.

— Скажи, а ты знаешь эти места? — поинтересовался Цветков. — Идёшь по лесу так уверенно, будто родился и вырос под кустом поблизости.

— Нет, я родился далеко отсюда, — вздохнул, поднимаясь, Малов. — В Сибири есть такой город, Верхнеудинск… Сейчас он Улан-Удэ называется, может быть, слыхал?

— Нет, не слыхал, — признался Цветков, тоже вставая. — А я родом из Украины. Твоя родина далеко, а в моей немцы хозяйничают…

* * *

Вернувшись из Улан-Удэ в Ленинград, Азат Мавлюдов не стал дожидаться, когда за ним явятся офицеры НКВД, арестуют и сопроводят «куда следует». Оставив в квартире два тяжёлых чемодана с настойками, он переоделся и поехал на автобусе в Управление НКВД.

Мавлюдова отвели в кабинет, где его ожидал старший майор госбезопасности Вячеслав Тимофеевич Овчаренко.

— Ну, рассказывай о своих приключениях, товарищ Рахимов! — потребовал он. — В Улан-Удэ ты уехал на месяц, а отсутствовал целых три.

Положение Азата было не из лёгких. А поскольку он вынужден был умалчивать о многом из своей «командировки», его рассказ выглядел неполным, сбивчивым, местами противоречивым, и он чувствовал сам, что майор ему не верит.

Когда Мавлюдов замолчал, Овчаренко спросил:

— Так от чего умерли все те, кто собрался в охотничьем домике?

— Я не знаю, — пожал плечами Азат.