Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов

Чернобор был доволен: в его сеть следом за царём и царицей росов залетели и лучшие их воины. А Роксаг глядел на Ардагаста и в душе восхищался его отвагой и рассудительностью. Не побоялся идти в твердыню чёрных волхвов навстречу неведомой участи — и при этом избежал стычки у ворот, после которой Чернобор наверняка объявил бы, что безбожный Ардагаст вероломно напал на святыню. Тем более нужно избавиться от такого соперника, даже руками лесных колдунов.

Царь с царицей вошли в Велесов сарай. Следом зашли Чернобор с семейством и Лютица с ученицей, и Золотые ворота закрылись. Роксаг со своими дружинниками, предчувствуя схватку, остался снаружи: не дело мужу пировать, пока другие за стеной будут биться с лучшими воинами росов.

Пламя очагов освещало длинный дом. Обильно накрытые столы и люди за ними были видны хорошо, но стены тонули в полумраке, из которого выступали висевшие на них шкуры и головы зверей, скифские и сарматские доспехи, вышитые полотенца. Сидевшие в «раю» поднялись, дружно приветствуя Солнце-Царя. Сидевшие в «пекле» настороженно молчали. Лишь немногие, успевшие приложиться к чарке, вслух ругали «окаянного и безбожного».

Ардагаст подошёл к очагу, достал из сумы Колаксаеву чашу, наполнил её вином и возгласил:

— Даждьбог и Морана, вы, что ныне возвращаетесь в земной мир на радость людям! Молю вас за всю землю северскую: да будет в ней справедливость, мир и обилие! Да избегнет она войны, чумы, недорода, лживых волхвов и правителей-грабителей!

Золотая струя полилась в пламя, и оно вспыхнуло ещё ярче. Ардагаст заговорил громко, взволнованно:

— Мужи северянские! Был бы я таким, как обо мне злые люди говорят, то прошёл бы огнём и мечом по всей Севере, разграбил бы её и хвалился на юге: разорил-де Чёрную землю проклятую, где люди бесам молятся и сами как бесы, ни чести, ни верности не знают. Только нигде ещё, от ваших дебрей и до Индии богатой, не находил я племени, недостойного зваться людьми! И вы сами люди, а не бесы. Так почто же терпите над собой тех, кому в пекле место? Думаете, они сейчас надели хари звериные да бесовские? Нет, они их сняли, чтобы показать, каковы внутри! Слабы вы, мужи северянские, если до сих пор их в болото не послали, к богам их... А я силён! — Он гордо вскинул голову. — А значит, моя доля — идти на бой за вас, слабых. Не знаю, кто сейчас выйдет на меня из пещеры под этой горой. Но прежде, чем он сюда войдёт, от вас поклонения требовать, придётся ему одолеть меня, Ардагаста, Зореславова сына, из рода лютичей!

Зореславич с силой толкнул створку внутренних ворот и вышел вместе с Ларишкой. Чёрные волхвы закрыли на засов и внешние, и внутренние ворота и зашептали заклятия. Чернобор вышел на середину дома и заговорил небрежно, насмешливо:

— Ушёл. Сильный, гордый... Вот таких боги и не любят. Особенно наши, лесные. Был когда-то целый народ, такой же гордый да сильный. Шли они вверх по Десне, потом на север — на Волгу, на Клязьму. Большие стада с собой вели. Рубились топорами медными да каменными, чтили Перуна с Даждьбогом. И вот так же не хотели ладить ни с людьми леса, ни с богами его. Нет больше того народа, и имя пропало! Остались каменные топоры, которыми Перуновы жрицы волхвуют, да ножи вроде того, что у царицы на поясе. Дураки-то не переводятся... А кто из пришлых тех поумнее оказался, их потомки и ныне в лесу живут.

Рогатая личина ехидно щурилась одним глазом, голос из-под неё звучал всё увереннее, безжалостнее:

— Он сильный! А мы — мудрые. Кабы не мы, служители тёмных богов, они бы вас давно из леса выжили. Здесь, в дебрях, только тихим и смиренным место. Не знает, кто из пещеры выйдет, а биться лезет. Зато мы знаем. Ведаете ли, кто из богов самый древний, самый мудрый, самый сильный? Не ищите его ни в небе, ни на земле — они не всегда были. Ищите в преисподнем мире. Его никто не создавал. Змей Глубин — вот кто царит там. Он же и Великий Медведь пещерный. Сам Перун его истребить не может. Не чёрный орёл — чёрный змей и чёрный медведь будут на знамени Северы. А волю Змея-Медведя будете узнавать от нас. Много берём? Ещё больше брать будем. Так ведь жизнь дороже стоит.

— Что, некрасив бог? Зато силён. По себе знаю. И ни одна ещё баба на него не жаловалась, — бесстыдно рассмеялась Костена. — А какие могуты от него родятся, то вся Севера знает.

— Да, силён! — загремел голос Чернобора, — а вы, люди, слабы. Он извечен, а вы в этом мире только гости. Значит, он и есть бог превыше всех богов. А добр он или зол — не вам судить: нет над ним судьи!

— Бога твоего косолапого когда-то люди одним дубьём да камнями из пещер выгоняли, — смело возразила Лютица.

— Перевелись давно такие люди, и могил их никто не ведает! Много ли нынешние храбры стоят без кольчуг, мечей да шеломов? Да без игрушек вроде той золотой чарки? Не больно она поможет против того, кто старше самого Солнца... — Верховный жрец обвёл взглядом собравшихся. — Или есть тут такой могут, что Великого Медведя голыми руками одолеет? Пусть сначала выйдет отсюда. На ворота змеиные чары наложены. Кто коснётся — в муках умрёт.

Собравшиеся подавленно молчали. Обхватив голову руками, молчал и великий старейшина Доброгост. Так вот кому служил верховный жрец! Не Велесу, не Чернобогу даже... Да не всё ли ему равно, чьим именем властвовать?.. «Вы, люди...» Да человек ли он сам? Или просто нагоняет страха, будто невзначай? Вот она, расплата за двадцать лет мира в Черной земле. Мира с нечистью, ведунами и черноконными... Стихии, умным, многознающим Чернобором, любящим поесть и выпить не меньше самого Доброгоста, поладить за чаркой мёда было гораздо легче, чем с гордой, своевольной Лютицей. А теперь хозяевами лесного края будут не Доброгост, не Роксагдаже, а верховный жрец с его зверобогом.

И мира больше не будет. Пепельный огонь придаст любимцу Артимпасы ещё больше дерзости, он примется воевать с Фарзоем, аланами, царскими сарматами. Будут на Дебрянщине сшибаться орды, будут гореть леса и сёла, будет молодёжь погибать в далёких походах или возвращаться буйными разбойниками... А тот хитрый и щедрый на дары гречин будет потирать руки, глядя на бесконечные толпы невольников, пригнанных сарматами в каменные города. Покуда и их камни не почернеют, не оплавятся от пекельного огня... И некому это остановить, кроме того, кого сам Доброгост дал заманить в святилище-ловушку.

Молчали и волхвы светлых богов. Они тоже все эти годы старались ладить с верховным жрецом и его ведунами. Вроде бы всем тихим да осторожным в лесу место было. Тягаться же в колдовстве с учеником Лихослава решалась разве что Лютица.

Молчала и Лютица, положив на стол крепкие руки с чуть сжатыми кулаками. Но то было молчание сильного, быстрого зверя, залёгшего в засаде. Перед мысленным взором жрицы был не длинный дом, не святилище, не лес, а бескрайняя холодная степь и чернеющие в склоне горы отверстия пещер.

Тяжёлые створки внутренних ворот закрылись за Ардагастом и Ларишкой. Впереди был частокол, отгораживавший святилище, а в нём — ещё одни ворота. Их створки гостеприимно распахнули двое волхвов в чёрных плащах и белых личинах в виде черепов. Такие же черепа были вырезаны на навершиях их жезлов.