Без боя не сдамся - Дина Рид

По словам Штальманна, «здесь человек человеку волк и конкурент», но многие ребята Алёше нравились: мечтательный кудрявый Слава, тенор, что приехал аж из Киева, шкодливые девчонки из самарской группы «Твайс», они улыбались как по команде, стоило на них посмотреть; брутальный хохмач Рома из Москвы. Остальные тоже были приятны по-своему. Только Вика вызывала отвращение. Признаться честно, она обладала недурным голосом, умела великолепно двигаться и чувствовала себя на конкурсе как рыба в воде. Очень заносчивая, противная рыба. Даже не рыба – та молчит, лягушка. От Вики разило духами и прочей косметической гадостью. Ходячая парфюмерная лавка! «Как она не задыхается?» – поражался Алёша, ибо сам, стоя рядом, дышал с трудом. Он бы простил ей и тонны косметики, и розовый чемодан с кучей сумочек, и манерность, и невероятные каблуки – непонятно, как на них можно удержаться, и длинные разрисованные ногти… Но то, что Вика откровенно считала весь оставшийся конкурс небольшой формальностью, а других конкурсантов – массовкой, необходимой для её личной раскрутки, простить было невозможно. Был бы поблизости вонючий колодец, закинул бы, думал Алёша, забывая о христианской терпимости.

Из него самого слова вытягивали клещами. При подготовке профайла журналисты выжали немного: да, мечтал петь, пел, сколько мог, не поступил в музыкальный колледж, любит рок, летом пел на море с ребятами, жаль, они выбыли раньше этого этапа. Да, те самые – «СиДогс».

Интервьюеров и сценаристов подобная замкнутость бесила. Выходил из себя и Штальманн:

– Это же шоу-бизнес! Мы не песни продаём. Народ жаждет эмоций, историй из жизни. Душераздирающих и слезодавильных. А ты, как болван, честное слово! Неужели ничего примечательного рассказать не можешь?

Алёша пожал плечами – мыльную оперу раздувать не хотелось. А смысл? Он хочет честно петь, отдаваясь сцене целиком, быть артистом. Но ради потехи жизнь наизнанку выворачивать?.. Нет уж, обойдётесь.

Штальманн заходился в истерике, сверкая очками и нервами. Алёша поразмыслил немного и добавил:

– Отец меня не поддерживает. Он против пения. Всегда был… Так что я приехал на лично заработанные деньги.

– Ну, хоть что-то, – кивнул Штальманн журналисту: – Надо бы с отцом поговорить. Будет контраст. Где он у тебя? В Ростове?

– Не думаю, что это хорошая идея, – заметил Алёша. – Он или сам камеру разобьёт, или охрану натравит…

– Охрану? – вскинул удивлённо бровь Штальманн. – Ты разве у нас из богатеньких?

– Можно и так сказать. У отца свой завод, ну и ещё… Не важно.

– Качественно шифруешься, – пробормотал продюсер и махнул рукой долговязому журналисту: – Папу отставить. А то публика решит, что всё проплачено. Тогда хоть пой, хоть пляши, рейтинги не взлетят.

– Думаю, надо его друзей, «СиДогс» или как их там, из кастингов нарезать. Оживляж получится. Они мне запомнились. Куча отвязных балбесов, – вмешалась Летиция, сидящая до этого в кресле молча. Она поправила высветленные пряди и недовольно посмотрела на молчуна: – Эх, Лёшка. Чего ж ты такой скучный? Даром что талантливый. Тебе не на сцену, а в монахи надо с таким характером…

Алёша криво усмехнулся и снова промолчал.

* * *

Конкурсанты зашли в пустой концертный зал и замялись в проходе, ведущем к партеру. Странно было видеть вместо красочных эмблем на стенах чёрные щиты экранов, покрытые матовым бархатом наэлектризованной пыли. Без яркого освещения сцена выглядела неказистой, по-рабочему затоптанной. Как в ночном парке после шумного карнавала, здесь всё замерло в ожидании новых фейерверков. Нечто мистическое зависло в воздухе. До Алёши вдруг дошло: от его работы в том числе зависит, будет ли новый праздник… Сумеет ли он разбудить эмоции у зрителей в этом зале, у экрана телевизора? Изменится ли их жизнь хотя бы на минуту? У Алёши перехватило дух. А если удастся – разве это не волшебство?

– Товарищи! Аллё! Внимание! – На чёрный полукруг сцены взбежала из зала маленькая растрёпанная молодая женщина. Её тёмно-русые вихры торчали во все стороны. С одеждой тоже творилось кромешное безобразие. Пара шарфов «вырви глаз» – один зелёный, другой алый свисали с шеи, мятый фиолетовый балахон топорщился над синими джинсами. На лице молодой женщины расцвела задорная улыбка: – Всем здрасте! Я – главный менеджер проекта. Меня зовут Зарина. С этого момента все вопросы по организации концерта – ко мне. Сегодня прогоняем программу, как будет на эфире – согласно сценарию, с подтанцовкой, у кого она есть, но пока без костюмов. Они ещё не готовы. Итак, сначала общая песня под фон, потом поёте в порядке очерёдности. Времени мало, вас много. Мульку не водим. Каждому выдаю адженду – там указано, во сколько вы должны быть на сцене. Что ещё? – Она почесала затылок. – Ага, не опаздывать! До указанного времени репетируете там, где скажет ваш педагог. Другим не мешаем. Без дела не слоняемся. А сейчас все за мной – один раз показываю, где и что.

Конкурсанты поторопились за взъерошенным гидом в закулисные лабиринты. После тёмных коридоров, заполненных непонятными конструкциями и стойками, похожими на уменьшенные остовы башенных кранов, после погружённой в тень комнаты ожидания белая гримёрка с десятком зеркал ослепила лампами дневного света.

Зарина пояснила:

– Столы ни за кем не закрепляются. Отдельные гримёрки вы ещё не заслужили, будете пользоваться общей. Переодеваются мальчики в комнатке справа, девочки – слева. – И она погрозила пальцем перед носами парней: – Только не перепутайте с гримёркой напротив – там девочки из подтанцовки будут переодеваться.

– А как же мы тогда сплотимся с коллективом? – загоготал Рома.

– Вот как дорастёшь до собственного балета, тогда и сплачивайся, – отрезала Зарина. – На этом экскурсия окончена. Разбирайте расписание, вещи оставляйте здесь. И сразу на сцену.

Алёша сбросил с плеч рюкзак на скамью и первым направился к Зарине. Она вручила ему листок и переключилась на других. На пороге гримёрки Алёша чуть не споткнулся – в дверь напротив заходила Маша. Она обернулась на шум и побледнела.

– Привет! – сказал Алёша.

– Здравствуй, – сухо ответила она.

– Не ожидал тебя здесь увидеть. Но очень рад… – не верил своим глазам Алёша.

– Я на работе.

– Эй, Лёха! Чего пробки создаёшь! Проход не резиновый, – постучал недовольно по спине Рома.

Алёша посторонился и шагнул к Маше.

– Маша, я…

Она зло перебила:

– Мне не важно, что ты! Повторяю: я на работе. И даже если мы будем танцевать на одной сцене, без разницы! Это работа. Ничего более. Если потребует режиссёр, я даже обниму тебя и изображу любовь. Имей в виду, это тоже ничего не будет значить. Ни-че-го. За пределами сцены я не хочу тебя знать.

Бледный, Алёша смотрел в её глаза и видел лишь ненависть. Неуёмную. Необъяснимую. Её взгляд резал душу на куски. Как больно! Проще ещё раз со скалы упасть.

– Зачем ты так? – проговорил он.