Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера  - Эндрю Ллойд Уэббер

Кэмерон не казался мне большим поклонником рока. Мне показалось, что он не считает, что это музыкальное направление сочетается с музыкальным театром, и я гадал, действительно ли ему нравится «Суперзвезда» и роковые мотивы в «Эвите». В этом и заключалось коренное различие между нами. Думаю, Кэмерон согласился бы со мной. Но что действительно нас объединяло, так это любовь к классическим американским мюзиклам. Он был большим поклонником Сондхайма и даже поставил очень успешное шоу «Side by Side». И я был удивлен, что, наряду с еще одной постановкой Тома Лерера, он готовил новую версию «Оклахомы!». В действительности в том году эта постановка сменила «Иисуса Христа – Суперзвезду» в «Паласе».

Мне было интересно, как Кэмерон финансирует свои постановки. Его вест-эндовская «Моя прекрасная леди», вышедшая примерно в то же время, что и «Эвита», была не самым дешевым шоу. Он рассказал мне, что у него есть небольшой пул преданных инвесторов, но основная часть его финансов поступала от Совета искусств, который, как он убеждал, поддерживает качественные гастрольные шоу, чтобы знакомить отдаленные уголки страны с настоящим театром. Он описывал эту схему, как веселый анекдот. На тот момент мы уже прикончили половину второй бутылки, и я упомянул о «кошачьих» стихах Т. С. Элиота. Я поведал ему о своей идее поставить небольшое шоу в качестве прелюдии перед «Вариациями» и пригласить на него Майкла «Чалки» Уайта.

Вскоре проект «Кошки» отодвинул наш обед на второй план. Мы обсуждали растущую популярность современного танца и толпы подростков, болтавшихся в районе Ковент Гарден, который невозможно было не заметить. Мы обсуждали кандидатуру Арлин Филлипс, но Кэмерон считал важным, чтобы у хореографа был настоящий театральный опыт. Он застал меня врасплох, предложив встретиться с Джиллиан Линн. Конечно, я слышал о Джиллиан. Начиная с 1960-х годов она была хореографом практически всех известных британских мюзиклов: от «The Roar of the Greasepaint – The Smell of the Crowd» Брикасса и Ньюли до «Pickwick». В общем, она ставила танцы на всех шоу, кроме моих. Джиллиан Линн ассоциировалась у меня с классическим танцем, совершенно противоположым тому, что делала Арлин с Hot Gossip. Мне казалось, что ее темой были скорее чопорные кокни в подтяжках, нежели пластичные кошки.

Камерон спросил меня, видел ли я новую нашумевшую версию «Комедии ошибок» Королевской шекспировской компании, которую Джиллиан поставила с режиссером Тревором Нанном. Я не видел, как и не видел его классическую постановку пьесы «Once in a Lifetime» Кауфмана и Харта, в которой также участвовала Джиллиан. Я понимал, к чему клонит Кэмерон, он хотел заманить Тревора Нанна. Ведь одно дело – говорить о постановке существующего произведения, но превращение сборника стихов Т. С. Элиота «Популярная наука о кошках, написанная старым опоссумом» в полноценный мюзикл, возможно, потребует доработки и переписывания некоторых стихотворений. А на это уже может потребоваться разрешение вдовы Элиота, Валери. И, если бы у нас был такой уважаемый режиссер, как Тревор Нанн, с опытом работы в Королевском шекспировском театре, это помогло бы убедить ее в том, что мы будем бережно относиться к наследию ее супруга.

Кэмерон, очевидно, был достаточно близок с Джиллиан. Она как раз должна была режиссировать его постановку Тома Лерера и могла бы стать нашим проводником к Тревору. Мы оба согласились переспать с этой идеей, тем более, что после того ланча, сон был нам жизненно необходим. Мы ударили по рукам, и я пообещал Кэмерону, что если я и буду работать над мюзиклом про кошек, то только вместе с ним.

Тот обед, как выяснится позже, был поворотным событием в наших жизнях. Но тогда мне надо было что-то ответить Майклу Уайту, который тут же написал, что сомневается в успехе полномасштабной версии «Старого Опоссума». Еще я развлекался с двумя другими потенциальными проектами. Один из них – одноактная постановка, не имевшая аналогов. Я собирался написать историю о создании оперы «Богема», точнее, сразу двух опер. Эта идея посетила меня после прочтения биографии Пуччини, авторства Моско Карнера. В основу обеих опер легло произведение Анри Мюрже «Сцены из жизни богемы». Несомненно, «Богема» Пуччини является самой знаменитой оперой, когда-либо написанной. О другой версии «Богемы», авторства Леонкавалло, практически никто не знал.

Я решил рассказать эту историю по-своему. Хотя Леонкавалло был композитором, его карьера началась в качестве либреттиста. В соавторстве с Пуччини он писал либретто к «Манон Леско». Затем, он адаптировал роман Мюрже для Пуччини. В то же время опера «Паяцы» принесла Леонкавалло известность композитора, поэтому он принял решение сочинить «Богему» самостоятельно. В результате на свет появились две версии оперы. Опера Леонкавалло получила восторженные отзывы, в то время как произведение Пуччини, наоборот, подверглось критике. Карло Брецио писал в газете La Stampa: «”Богема“ Пуччини, так же, как не производит большого впечатления на зрителей наше время, не оставит никаких следов в истории оперы». Другой писал: «”Богема“ демонстрирует плачевное падение, она написана в спешке [ссылка на гонку с Леонкавалло], ей не хватает проницательности и лоска, она выглядит поверхностной и ребяческой».

Моя идея заключалась в том, чтобы написать историю закулисной борьбы и соперничества, которые, привели к тому, какое значение эти оперы имеют сейчас. У меня была большая и очень наглая задумка. Пуччини заходит в кабинет своего издателя Рикорди и играет ему мелодию, которую Рикорди называет мусором. После негативных отзывов на оперу Пуччини говорит жене, что, если бы он включил ту самую мелодию в оперу, она бы стала хитом. И вот, с самонадеянностью, присущей молодости, я написал мелодию в стиле Пуччини. Я был очень доволен собой, приятно было попробовать что-то новое, то, что я раньше никогда не делал. И я сыграл эту мелодию своему папе. Мой отец был признанным знатоком творчества Пуччини, а я хотел получить независимое мнение, о том, удалось ли мне приблизиться к оригиналу. Он прослушал мелодию, и попросил сыграть ее еще раз. Когда я закончил играть во второй раз, я нервно спросил: «Папа, это тебе что-нибудь напоминает?» Он на мгновение задумался: «Эндрю, это звучит, на миллион долларов, ты, хитроумный негодник».

Вскоре я забросил идею с Пуччини и Леонкавалло, хотя я один раз упомянул о ней за обедом со Стефаном Сондхаймом в Лондоне. Мелодию, конечно, я не забыл, она заняла достойное место в моем архиве.

Другим высокоприоритетным проектом было новое шоу с Тимом. В прошлом году он несколько раз упоминал о том, что у него есть сюжет, в основе которого находится шахматный турнир гроссмейстеров. Главными героями были бы американцы и русские, и речь пошла бы об их закулисных махинациях и запретных романах, происходящих на фоне Холодной войны. Меня сразу поразили музыкальные возможности, заложенные в математике шахмат. Я очень заинтересовался предложением Тима. Не помню точно, когда получил синопсис, вероятно, в конце 1979 года. Но я хорошо помню, как читал и перечитывал его, и беспокоился о том, что ему не хватает согласованной сюжетной линии. Помню, как позвонил ему, сидя за длинным обеденным столом в Сидмонтоне и сказал, что идея имеет реальный потенциал, но, возможно, на этот раз, нам лучше привлечь драматурга. Я предположил, что, возможно, в создании сильного сюжета, нам помогли бы такие писатели как Джон ле Каре или Фредерик Форсайт.