Воровская трилогия - Заур Зугумов

Думаю, мораль этого анекдота понять несложно, она в принципе и определила мои представления о контингенте, который находился на особом режиме. Но это было до тех пор, пока я не встретился с ворами, которые в принципе и сидели в основном на особом, начиная с Гены Карандаша и заканчивая Колей Портным.

Последнего вывезли именно с Иосира, и воспоминания об этом лагере были еще свежи в его памяти, и он делился ими с тем, кто был с ним рядом, в том числе и со мной. Поэтому, прибыв в зону, я имел хотя бы некоторое представление о том, кто сидит в этих шести бараках особого режима Иосира, а из двух зон особого режима управления мне выпал по распределению именно Иосир.

Лагерь был закрытого типа, поэтому почти вся хозобслуга была с черного, то есть со строгого, режима. Здесь все жили по мастям, как и в любом воровском лагере на других режимах, но со значительным дополнением. Если в обычном лагере некоторых вновь прибывших и никому не известных арестантов приходилось узнавать иногда годами, то на особом режиме этого этапа дознания кто есть кто не было, потому что вновь прибывших здесь фактически тоже не было. Человек, попавший хоть раз на особый режим, к которому была применена статья 24 УПК – особо опасный рецидивист, уже сидел там постоянно, за какое бы преступление он ни был осужден, независимо от того, в лагере ли оно совершено или на свободе. Если же попадались единицы наподобие меня, то и они никогда не нуждались в дознании. Пока шла подготовка к отправке на зону, по беспроволочному телефону уже прозванивалось, кто едет и какой багаж везет за плечами.

Да и сами люди, осужденные на особый режим, знали, что плести лапти здесь бесполезно. Обычно еще не наступал отбой, а о человеке уже знали все, что было нужно, даже в каком роддоме тот родился, если это кого-то интересовало. Так что каждый знал свое место под этим барачным лагерным солнцем в клеточку, и поэтому здесь была относительная тишина и покой, а главное – идеальный воровской порядок во всем.

На любом особом режиме, тем более закрытом, всегда находилось по нескольку душ воров, не был в этом плане исключением и Иосир. Здесь мне довелось свидеться и познакомиться с самыми авторитетными ворами России нашего времени: Васей Бриллиантом, Песо, Русланом Осетином.

К сожалению, двоих из них, Васи и Песо, уже нет в живых, а вот с Русланом после долгого перерыва мне удалось встретиться, но, к сожалению, опять в неволе. В 1996 году я находился в Матросской Тишине, на «тубонаре», а он сидел напротив, «на кресту». Затем, когда 11 сентября меня увозили в Бутырки, он же и провожал меня так, как мог проводить только истинный вор.

Но на Иосире у меня ни с Русланом, ни с Васей общения, по большому счету, не было, потому что они сидели в БУРах-одиночках (на особом режиме в БУР сажали только на год, и обязательно в одиночку). Здесь не было общих буровских камер, как на строгом, на котором и больше шести месяцев БУРа не давали, – это был потолок.

А вот с Песо мне довелось побывать не только там, но и в зоне на Княж-погосте, да и на сангороде на Весляне немного. Общение с этим удивительным человеком дало в будущем ощутимые плоды, а светлая память о нем, так же как и о других ворах, у меня сохранилась на всю оставшуюся жизнь.

В то время Песо было где-то немного за сорок. Это был высокого роста и средней упитанности грузин, всегда подтянутый и аккуратный во всем. Даже пуговицы на телогрейке он застегивал все до единой. По всему было видно, что в свое время он получил неплохое воспитание. Я ни разу не слышал, чтобы он на кого-либо повысил голос. Что же касалось авторитета, то он у него был сродни разве что авторитету Васи Бриллианта, Черкаса, Огонька, Хасана, Каликаты да Васи Бузулуцкого, ну а эти воры на все времена не нуждаются ни в каких комментариях. Одним словом, это была личность, да и не только в преступном мире.

В бараке, где мне пришлось провести полгода, из воров были Песо, Хайка и Студент. Барак был большой, где-то на 80-100 человек, и в этом бараке сидели те, кто свято чтил воровские законы, и те, кто честно придерживался их, то есть воровские мужики. Были, правда, и те, кто оступился где-то, когда-то, на каком-то отрезке пути в сложных лабиринтах ГУЛАГа, но если воры их прощали, в основном за прежние заслуги, то и они были в этом бараке.

Здесь, так же как и во многих других местах заключения, я встретил нескольких своих знакомых, с которыми либо где-то воровал, либо где-то сидел, либо где-то вместе бродяжничал. Но главным, конечно, было то, что, как только я зашел в барак, меня позвал к себе Песо. В проходе сидели воры и те, кто был близок к ним. Мы познакомились, попили чайку, погуторили. Мне было задано несколько вопросов, скорее исходя из «регламента», чем по надобности, а затем Песо сказал мне: «За тебя, Заур, пришла малява из сангорода от Дипломата, этого нам достаточно, будешь рядом, а пока располагайся и отдыхай с дороги». На этот случай рядом с ворами и бродяжней, что их окружает, всегда были свободные шконари, на одном из них я и расположился.

К камерной жизни среди воров мне было не привыкать, приходилось и мне также писать малявы по поручению и от имени воров, но такого объема работы, какой пришлось делать здесь мне и другим, сродни мне, арестантам, я до сих пор еще не видел и не выполнял. Любая мало-мальская разборка, затрагивающая в какой-то степени воровские устои, включала в себе маляву, которую посылали либо сюда, на Иосир, либо на сангород Весляну, в зависимости от того, где было большее количество воров, и вся эта корреспонденция шла со всего Устимлага. В малявах этих была лагерная жизнь такого огромного региона страны, как Коми АССР. Помимо разборок там были отчеты лагерных и тюремных положенцев об общаках, о действиях шпаны во благо и на благо преступного мира и всего хода воровского – в общем, почти вся информация о жизни во всех лагерях и пересылках Коми.

Естественно, один и даже пять воров с таким потоком информации не справились бы никогда. Вор никогда не оставлял без внимания ни одну маляву, кем бы написана она ни была, главным было то, что обращались именно к вору, а значит, чтили, признавали, а коли так, то отказа со стороны воров тем, кто к ним обращался, не было ни в чем. В основном писать, а точнее, отвечать на такие малявы приходилось нам – тем, кто был рядом с урками. Малява так и начиналась: по поручению и от имени вора такого-то маляву пишет тот-то.

У воров было дел не меньше. Им надо было тоже успевать ответить на самые серьезные малявы. В частности, это касалось тех вариантов, когда адресат должен был знать руку вора и тем самым доказать авторство малявы тем, кто должен был увидеть написанное; малявы чисто воровского толка, малявы, заключающие в себе серьезные разборки на уровне положенцев зон, ну и все остальные подобного рода.

Некоторым читателям, возможно, все написанное может показаться простым времяпрепровождением арестантов в тюрьме, но это, уверяю вас, было далеко не так. Жизни и судьбы людей решались порой на клочке бумаги, исписанном мелким, почти мизерным почерком, спрятанном в заднем проходе, провезенном через множество лагерей и пересылок и называемом малявой.