Дочери Марса - Томас Кенилли

Она провела медсестер по проходу под охраной санитаров. Салли помнила, что еще в Египте словно откуда-то из темных глубин всплыл термин «военный невроз» и побежал по палатам, подхваченный одними и оспариваемый другими врачами. Его связь с трусостью вызывала споры.

— Что означают эти буквы «ДНУ» на входе? — тихо спросила Лео.

— Всегда остаются сомнения, — сказала старшая сестра. — Так что это аббревиатура означает «диагноз не установлен».

В ту ночь им разрешили поспать подольше, а поздним утром их разбудил австралийский санитар с шотландским акцентом. Он звонил в колокольчик и, проходя между палаток, добродушно напевал, что сердцем он в горах, преследует оленя.

— Они умирают так тихо, — сказала Леонора про англичан и немцев, за которыми они ухаживали. — Точно так же, как и на Лемносе.

Если раненый в сознании, он может сообщить, что умирает, очень спокойно, будто говорит другу, что собирается в лавку на углу за табаком. Попадались среди них и совсем юнцы, гораздо моложе, чем в Египте. Британия до дна выскребала своих детей. Некоторые были болтливы — рассказывали жуткие окопные истории. Или о том, как на перебитых конечностях или с раной в груди ковыляли в тыл навстречу идущим подкреплениям и обозам, подвозящим ящики с патронами, полевые кухни, колючую проволоку — все, что требовали траншеи и окопы передовой. Самые тяжелые умирали в полковых медсанбатах или прямо на головных перевязочных пунктах. А если не там, то на пунктах эвакуации раненых вблизи передовой.

Но и раны тех, кто добрался до Руана, по-прежнему таили в себе смерть. Однажды ночью в палате для немцев Салли увидела, как вдруг бешено участился пульс у молодого пленного всего лишь с ранением плеча и при этом взлетела температура. Они с Онорой смотрели, как он задыхается, и были рады, что рано утром его увезли в операционную. Руку ему ампутировали. Но бактерии обманули скальпель хирурга и проникли в тело. Или у него в мозгу вспыхнул менингит.

— Этот мальчик умер не тихо, — сказала Лео, — а в агонии.

Немецкий фельдфебель держал его за руку и отвечал на его тревожные, испуганные вопросы.

Поскольку Руанский госпиталь был таким большим и внушительным, сразу поразив Салли размерами и распланированными улицами, раненых там держали до самого излечения. Но палатные врачи и медсестры всегда сразу по прибытии помечали британцев, канадцев и индусов цифрами 1, 2, 3: в перспективе может их вернуться на фронт — 1, вероятно выздоровление в течение трех месяцев — 2, не годен к участию в боях как минимум полгода либо вообще никогда — 3. Отмеченных цифрой 3 на машине «Скорой помощи» доставляли в порт Руана для отправки в Англию. Выздоровевших, разумеется, везли в противоположную сторону. Возвращали в мясорубку.

Вторая половина летнего дня в Мельбурне. Погубившая Бёрка и Уиллса пустыня опаляла город своим дыханием. Этот жар Наоми видела только по Египту. С палубы судна под названием «Александр» она видела тысячи молодых новобранцев пополнения, сидящих на своих рундуках на раскаленной от зноя пристани, а у них под ногами от жары растекалась смола. Они переругивались, коротая испепеляющий день. Может быть, думали, что, если не могут вынести послеполуденного зноя Мельбурна, как же они вытерпят жару где-то еще?

По пристани шла группа медсестер в соломенных шляпках и форменных платьях того же светло-серого оттенка, что и у Наоми. Во главе степенно, опираясь на палочку, шествовала старшая медсестра, в другой руке она держала раскрытый зонт, защищающий ее от солнца. Эту группу не стали задерживать на пристани, а после доклада главному сержанту у сходней сразу пропустили на борт. Поднимались они неторопливо. Резвые ноги медсестер сдерживала неуклюжая походка руководительницы. Несмотря на сильную хромоту, эта женщина с тростью двигалась с какой-то величественностью, которую можно было по ошибке принять за манерность, хотя на самом деле это было продиктовано необходимостью. И тут до Наоми дошло, что это старшая медсестра Митчи. Медсестра, идущая следом за ней, несла ее сумку. На ногах у нее, включая искусственную, были черные ботинки. Она резко выпрямилась, и ветер откинул прикрывавшую лицо вуаль на ее шляпе. Наоми решила, что Митчи направили сюда помочь девушкам обвыкнуться на судне. И в тот же вечер она вернется в один из военных госпиталей Мельбурна, где продолжит практиковаться ходить на протезе.

— Боже мой, — задыхаясь, проговорила Митчи. Она сошла в трапа и отступила в тень на палубе. Радуясь, что наконец добралась, она взмахнула палочкой. — Боже мой! — повторила она. — Да это же Наоми Дьюренс!

Она протянула зонтик помощнице и одной рукой крепко обняла Наоми. Поднявшиеся на палубу девушки удивились. Не в характере старшей сестры было выказывать чувства.

— Заметила, что я уже как спортсменка? — продолжала она. И, не дожидаясь ответа, представила Наоми свою помощницу. — Медсестра Петтигрю. Вот не повезло девушке, правда? — с иронией сказала Митчи. — Поручили присматривать за развалиной. И таскать за ней сумку.

— Вы, наверно, пришли встретиться к кем-то на борту? Или проследить, как устроятся девочки? — предположила Наоми.

— Нет, я пришла к тебе. И собираюсь навестить Францию и ее защитников. Возможно, навещу еще и Англию, землю моих предков, хотя их не слишком жаловали в королевстве. Одним словом, Митчи и компания снова в деле — хотя и не без незначительных осложнений. Ну, давайте займем каюты для этих девушек, прежде чем на борт поднимутся офицеры.

В проходе, где уже сидел начальник хозяйственной части, готовый указать, где находятся предназначавшиеся им каюты, Митчи прошептала:

— Ты проявила мужество, раз решила вернуться. После госпиталя в Мудросской гавани на прекрасном Лемносе. Не говоря уж о нашем купании в Средиземном море.

— Я поняла, что мне некуда больше податься, — сказала Наоми.

— Странно, — сказала Митчи. — Со мной та же история. Мы уже непригодны к обычной жизни.

Наоми понимала, как ей повезло встретить на борту добрую тетушку, это помешает ей пасть духом. Она уже заметила здесь сержанта Кирнана, и одно это придало ей бодрости, хотя они едва перекинулись парой слов. Но он был ее проводником. Проницательным и мудрым советчиком, своего рода неприкосновенным запасом.

Робби Шоу здесь не было. Он очень хотел быть, но все еще ждал, как он выразился, во всех смыслах глагола «ждать». Она не раз предупреждала его, что не будет ждать вместе с ним окончания его борьбы за разрешение военных и медицинских комиссий на новую отправку за границу. И вот она это доказала. Робби написал, что лишь томительно долго терял даром время в военных комиссариатах в Брисбейне, где ему имели наглость заявить, что он уже сделал все, что только можно. Но его тянуло в ужасную мясорубку, где он готов был служить военной махине, требовавшей самоотречения, но до поры не призывавшей хромых. Его стремление отыскать обитель богов, алчущих искупительных жертв, выглядело как-то странно. Она заверила его, что дорожит его дружбой, и пожелала ему успеха. Как-то написала, что по-человечески он ближе ей практически любого из ее знакомых. Но хотя это было правдой, ей все же пришлось добавить, что это далеко не означает, что они подходят друг другу.