Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин

Несколько минут назад старик сидел в углу, вздрагивал, словно его били в спину сильными тычками, и голос у него рвался, как гнилая нитка:

— Я не виноватый… Они ружьем грозили… Сказали, держи в доме и не выпускай ее… Мы с сыном держали… Он налетел, в подполье спихнул… Увез бабу… Куда, не знаю…

Больше старик ничего толкового не сказал, ходил, будто слепая лошадь, по одному и тому же кругу: заставили, держал в доме, приехал какой-то мужик, запихал всех в подполье, а бабу увез…

Из неясного, путаного бормотанья старика Жигин все-таки уяснил: Тимофей привел в этот дом неизвестного человека, как нетрудно было догадаться, Столбова-Расторгуева, который и договаривался с хозяином. После сам привез сюда Василису и приказал держать ее под неусыпной охраной, никуда не выпуская. А несколько дней назад старик открыл Тимофею, который будто бы доставил какой-то мешок от Столбова-Расторгуева. Открыл, а неизвестный мужик всунул ему ствол ружья в рот и скомандовал, чтобы бабу одели и вывели. Тимофей и старик с сыном оказались в подполе, и поэтому не могут сказать в точности, куда уехал неизвестный мужик вместе с бабой.

«Вот, значит, Семен, как ты извернулся, дождался своей минуты. Помнится, кричал в переулке, что жизнь — она длинная, правильно кричал, а вот сделал неправильно. Я Василису из-под земли достану, нигде от меня не спрячешь. И тебя достану, тоже не спрячешься… Подожди, развяжусь с этой канителью…»

Но не успел Жигин додумать своих мыслей, выходя из дома, как в шею ему уперся холодный ствол револьвера.

И только сейчас, сидя в углу на лавке, вспомнил, что будто бы мелькнула тень за окном, когда он вошел в дом. Точно, так и было. Сын-то хозяйский не появился, значит, пока разговоры разговаривали со стариком, он и успел сбегать за Столбовым-Расторгуевым. А Жигин на выходе даже оглянуться не удосужился. Вот и досадуй теперь на свои промашки, которые в любую минуту могут обернуться смертью. Но дальше Жигин ругать и укорять самого себя не стал — не время. Надо о другом думать, пока волосок, на котором он висит, не оборвался.

Откинулся головой к стене, послушно оставив руки за спиной, осторожно огляделся.

Двое варнаков стояли у него по бокам — молодые мужики, крепкие. Третий замер неподвижным столбом у порога. А напротив Жигина, покачиваясь с носков на пятки и не выпуская револьвера из правой руки, красовался Столбов-Расторгуев, продолжая улыбаться. Странная была у него улыбка — губы раздвигались, обнажая крепкие, чистые зубы, у глаз легкие морщинки складывались, но не покидало чувство, что он оскаливается, готовясь укусить.

— Расскажи, урядник Жигин, облегчи душу перед кончиной. Только с самого начала рассказывай, с того дня, как на прииск приехал. Мне интересно все узнать, такой я человек — любопытный…

— Да чего рассказывать… Приехал по службе, ночь переночевал, а на следующий день в плен меня взяли, как дальше было — сам знаешь. Особо и рассказывать нечего…

Слетела улыбка с лица Столбова-Расторгуева, словно ее ветром сдуло, и голос сорвался на крик:

— Как это нечего?! Где золото?!

— А, золото… Так оно уж к Ярску, наверное, подъезжает. Со всеми бумагами, как положено по закону…

— Ку-у-да?!

— К Ярску…

Столбов-Расторгуев оскалился, коротко шагнул к лавке и ткнул стволом револьвера в лицо Жигину, в верхнюю губу попал, раскровянил ее, и теплый, соленый привкус вздернул урядника в отчаянной решимости — даже подумать ни о чем не успел. Ухватил мгновенно руку с револьвером, дернул ее изо всей силы вниз и одновременно выставил вперед голову. Успел еще услышать, как хрустнул сустав и как лязгнул зубами Столбов-Расторгуев, с маху ударившись подбородком о его голову. Выстрел в доме, в замкнутом пространстве, грохнул так оглушительно, будто пальнули из пушки. Пуля ушла в пол. Жигин вывернул револьвер из цепких пальцев и крутнулся, ухватив Столбова-Расторгуева за плечи, так, чтобы варнаки, стоявшие по бокам, не успели выстрелить в него. Они и не успели, запоздало сдергивая с плеч ружья и бестолково бросаясь на выручку. Жигин опередил, еще раз крутнул Столбова-Расторгуева вокруг себя, увидел на мгновение вытаращенные, остановившиеся глаза и резким толчком отбросил его к порогу, туда, где столбом стоял третий архаровец. С разгону Столбов-Расторгуев сбил его с ног, и Жигин в один прыжок перемахнул через них, ударился в двери; не оборачиваясь, не глядя, выстрелил назад, захлопнул за собой дверь и уже через дверь выстрелил еще раз.

Вылетел на улицу, побежал, завернул за какую-то избушку, перемахнул забор и дальше, проваливаясь в снегу, уходил, как напуганный заяц — зигзагами. На последнем дыхании пересек площадь перед конторой, едва перевалился через порог и рухнул на пол, не в силах сказать даже слова.

Сходил, называется, сделал, что хотел…

«Недотепистый тебе, Василиса, мужик достался… Опоздал… Жива ли ты? Сдается мне, что соврал этот проходимец, может, успел Семен увезти тебя. Лишь бы жива была, а там разберемся… Эх, Василиса!»

Перевернулся на спину, раскинул руки и уставился широко раскрытыми глазами в потолок, будто там, на струганых досках, хотел найти единственно верный ответ, который бы ясно сказал ему, что он сейчас должен делать.

— Ты где так набегался, Илья Григорьевич? Аж пар от тебя валит… Черти гоняли? — Хрипунов склонился над ним, тревожно заглядывая в лицо. — Куда ходил?

— Тут, недалеко, к чертям и наведывался, — Жигин поднялся на ноги, качнулся, но устоял. — Шайка здесь, на прииске, Николай Петрович.

— Сам видел?

— Как тебя. Даже побеседовать довелось. Слушай, принеси воды, в горле пересохло…

Хрипунов принес воды, и Жигин разом осушил полную кружку, перевел дыхание и лишь после этого рассказал Хрипунову, куда он только что сходил и что с ним приключилось.

— Дела-а… — протянул Хрипунов и замолчал, не зная, что еще можно добавить.

— Дела, как сажа бела, вот и думаю сейчас — чего нам делать? Думаю и придумать не могу. Может, ты подскажешь?

— Сейчас я тебе ничего не подскажу. Быстро, как умные люди говорят, только кошки любятся. Тут крепко обмозговать требуется… Если ты сказал им, что золото ушло, вдруг они в погоню кинутся… И ребят положат, и бабу эту.

— Не догадаются, что в гробах золото отправили. Да и не сказал я, когда отправили. Сказал, что оно к Ярску уже подъезжает, ясно же любому, что догнать не успеешь.

— Ясно-то ясно, да только мы им в головы не залезем, чтобы узнать, как они думают. А вот для начала, так я кумекаю, выведать бы нам, где они скрываются сейчас. В том доме, в котором ты был, они теперь не задержатся. Но где-то ведь сидят, не по улицам же на конях скачут…

— Дело говоришь, я даже догадываюсь, где они сидеть могут. Кто у тебя из стражников потолковей есть?

— Самый толковый — это я, Илья Григорьевич. Значит, я и схожу, и погляжу. Где, ты думаешь, они обитать могут?

— У Катерины. Знаешь ее дом?