Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин

Комлев в это время, ничего не понимая, топтался на месте, смотрел на них, но помалкивал, Тимофей беззвучно разевал рот, будто его одолела зевота, и все ниже нагибая голову. Только Катерина спокойно сидела на прежнем месте, глядела в окно, затянутое инеем, и казалось, что она задремывает — таким благостным было у нее лицо, словно ничего не слышала и не замечала, что происходило в кабинете. Но это лишь казалось. Когда Жигин, забрав бумаги, направился к двери, она негромко окликнула его:

— Илья Григорьевич! Дозволь с тобой выйти, слово у меня к тебе есть.

Жигин остановился, недовольно дернул плечом и толкнул створку двери, мотнул головой, давая знак — выходи. В коридоре Катерина неожиданно склонилась перед ним, а когда выпрямилась, попросила:

— Выпусти меня отсюда. Больше я тебе не нужна, опасности от меня никакой нет, а жить хочется. Ты же понимаешь, что за секрет, который тебе открыла, головы мне не сносить, если здесь останусь. Вот и отправь меня вместе с оказией в Ярск. Ты ведь золото с гробами отправить решил. Дозволь на краешке в санях присесть, я никому не помешаю, а еще… Если в сани посадишь, я тебе весточку про жену шепну…

— Какую весточку? Говори! — Жигин цепко ухватил ее за плечо, встряхнул.

Но Катерина была не из пугливых, осторожно сняла его руку со своего плеча и пообещала:

— Обязательно скажу, когда в сани посадишь. А если нет, хоть режь — молчать буду!

И таким голосом это сказала, что стало сразу ясно — не переломить ее.

— Подумаю, а теперь иди обратно.

Жигин проводил ее взглядом до самых дверей, сгорбился, как от непосильной ноши, и побрел к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж, где раздавался командный голос Хрипунова. Известие, услышанное им от Катерины, вышибло из головы все мысли, хотелось ему сейчас лишь одного кинуться в кабинет, схватить за грудки Катерину и вытряхнуть из этой странной бабы все, что она знает. Но он сдержал себя, понимая, что силой ничего не добиться. Спустился вниз и на последней ступеньке сел, будто обессилел от тяжелой работы.

— Ты чего, Илья Григорьевич? Худо тебе? — затревожился Хрипунов, подбегая к нему.

— Хуже не бывает. Слушай, что сделать требуется… Только быстро надо сделать… Чтоб до утра все готово было…

Толковым и расторопным оказался стражник Хрипунов. Лишних вопросов не задавал, ничему не удивлялся и лишь кивал, давая понять, что приказания ему ясны и будут исполнены.

Ночь еще не истаяла, но темнота уже начинала редеть, когда возле конторы выстроились четыре подводы, в каждой из которых стоял гроб, а возле подвод, обряженные возчиками, прохаживались два стражника. Все было решено, все было обговорено, и Жигину оставалось только взмахнуть рукой, чтобы маленький странный обоз отправился в путь. Но Жигин медлил. Стоял возле крыльца конторы, ковырял носком сапога притоптанный снег и не давал команды на отправку. Наконец он решился. Круто развернулся, толкнулся в двери и взбежал на второй этаж в кабинет управляющего, подошел к Катерине, сказал коротко и негромко:

— Собирайся. Только быстро.

— А я давно собралась, — отозвалась Катерина, поднимая с пола маленький узелок, который прихватила с собой из дома, — все имущество со мной.

— Пошли.

Катерина вышла из кабинета, даже не оглянувшись, и не увидела, как Савочкин плюнул ей вслед и у него снова затряслись обе ноги.

На улице Катерина остановилась, легко вздохнула и подняла голову, словно хотела получше разглядеть последние звезды, быстро гаснувшие на темном склоне неба. Жигин ее поторопил:

— Садись вот сюда, — показал на подводу, — некогда любоваться.

— Полюбоваться всегда есть время. Пусть одна минутка, а сладкая… Вот по этой улочке, как под горку спустишься, дом стоит, крестовый. Большой дом, его никак не спутаешь. Там твою жену и прячут. Только ты сейчас не беги сразу, дождись, когда рассветет, ночью они никому не откроют, стрелять станут. Их там двое, отец-старик и сын. Люди темные — бойся. А помогать тебе я взялась по простой причине — ты один здесь, кому богатство не нужно. И золото тоже не нужно, будь оно проклято! Прощай, Илья Григорьевич, не поминай лихом.

Катерина уселась на подводу, пристроила на коленях узелок, и Жигин взмахнул рукой — поехали!

Хлопнули вожжи, полозья саней заскрипели на мерзлом снегу и подводы, выстроившись одна за другой, тронулись с места.

2

Холодное железо больно уткнулось в шею, между шапкой и воротником, и такой же холодный голос негромко остановил и предупредил:

— Стой, не шевелись. У меня рука легкая — выстрелю.

Жигин остановился, споткнувшись на полушаге.

Голос за его спиной распорядился:

— Ружье сними с него.

Чьи-то быстрые, ловкие руки сдернули ружье с плеча, расстегнули и сняли ремень, на котором висели кожаный патронташ и нож в ножнах.

— Теперь, урядник, вставай на колени, а руки — за спину. Тихо, не торопясь, я суетливых не люблю.

Исполнил Жигин, что ему приказали, опустился на колени, руки за спину и признал голос — Столбов-Расторгуев. Не ошибся. Скрипнули два коротких шага на снегу, и Столбов-Расторгуев встал над ним, а черный ствол револьвера уперся в лоб:

— Ну, здравствуй, любезный. Расскажи, зачем в этот дом наведался? Неужели жену искал? Так нет ее, твоей жены. Нет! Вместе с моим извозчиком Семеном Холодовым скачут сейчас в райских кущах и наверняка радуются — в раю, говорят, тепло и яблок изобильное количество.

Столбов-Расторгуев улыбался и видно было, что радуется. Жигин опустил взгляд — чего уж по-собачьи голову задирать, чтобы любоваться на чужую удачу и запоздало ругать себя за допущенную неосторожность? «Сам зевнул, сам и огребай дерьмо двумя руками. По самую макушку влип! Сколько их?» Осторожно, не поворачивая и не поднимая головы, глянул по сторонам — три пары ног, да еще неизвестно, может, и за спиной стоят… «Многовато для одного, не вывернуться…»

— Теперь поднимайся, урядник, не буду тебя на снегу держать, пойдем в дом, побеседуем. Расскажешь мне, чего тут натворил, а я тем временем подумаю, что мне с тобой делать. Сразу пристрелить или подождать немного? Тебе как бы хотелось?

— Мне, если честно, пожить бы еще хотелось, — ответил Жигин, неловко поднимаясь с колен. — А пожить хотелось бы подольше.

— Мечтатель! — коротко хохотнул Столбов-Расторгуев. — Ладно, иди, только помни — рука у меня легкая.

Жигина притиснули с двух сторон, завели в дом и посадили на лавку, на то самое место, на котором еще несколько минут назад сидел седобородый старик-хозяин. Он и теперь был здесь, только стоял в проеме двери, растопырив руки, будто никого не хотел пропускать в горницу.

«Старая сволочь. Борода белая, а повадки, как у черного кобеля. Тебе о Боге надо думать, а ты разбойным промыслом взялся промышлять. Потаскать бы тебя за бороду, чтобы поумнел!» Подумал так Жигин и сам над собой молча усмехнулся — это еще неизвестно, кто и кого за бороду будет сейчас таскать…