Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855 – 1879 - Дмитрий Оболенский

Этого мало, московское дворянство, конечно, нарушило законы страны, но нарушение это далеко не имеет такого объема, как поступок дворянства балтийского, если верить слухам о его притязаниях. Так или иначе, дурно или хорошо, но московское дворянство имело в виду пользу всей России, всего государства. Сама верховная власть не видела в его желаниях ничего, что было бы само по себе безнравственно, абсолютно вредно для нашего отечества. В прошении дворянства рескрипт осуждает не содержание его, а, так сказать, его форму, в которой усматривалось «уклонение от установленного действующими законами порядка». В чем же состояло это уклонение? На это отвечают многознаменательные слова рескрипта. «Право начинания, по главным частям постоянного совершенствования государственного устройства, — говорится в рескрипте, — принадлежит исключительно Мне и неразрывно сопряжено с самодержавною властью, Богом мне вверенною». Далее рескрипт указывает, как мы видели, что одно сословие не имеет права говорить именем других и ходатайствовать об общих пользах государства. Стало быть, дворянство вошло в обсуждение неподлежащих ему дел и присвоило себе право почина по общегосударственным вопросам. Это поступок, составляющий очень крупное полицейское правонарушение, но не могущий подойти под понятие государственной измены или другого преступления, подлежащего верховному уголовному суду. Дворянство не нарушило общих обязанностей верноподданных. Оно не покушалось ни на целостность государства, ни на достоинство короны. Оно стояло, верно или неверно, — но только на почве государственных усовершенствований. Поэтому было полное нравственное основание после слов необходимого порицания закончить рескрипт следующими словами: «Я твердо уверен, что не буду встречать впредь таких затруднений со стороны русского дворянства, вековые заслуги которого перед престолом и отечеством Мне всегда памятны и к которому Мое доверие всегда было и ныне пребывает непоколебимым». И можно ли не доверять? Не русское ли дворянство подчинилось безропотно всем жертвам, вызванным крестьянскою реформою? Не оно ли теперь, в значительном числе, заботливо старается, вместе с другими сословиями, об успехе современных реформ? Оно с негодованием смотрит, как русские законы и высочайшие повеления обходятся в некоторых наших окраинах, как попираются, нередко нашими собственными руками, законнейшие права России, и если (чего Боже храни) дело дойдет до нового вооруженного столкновения, оно сумеет умереть или победить.

То ли мы видим в попытке балтийского дворянства — если, повторяем, слухи о ней справедливы? Нет, здесь речь идет не об улучшении быта России, которой оно чуждо, не о дальнейшем развитии наших реформ, которых оно боится, а об окончательном отделении трех наших губерний от государственного организма.

Опираясь на крючкотворное толкование каких-то затхлых привилегий, оно считает себя вправе говорить не как подданные, а как страна, имеющая быть особым государством. Оно одинаково посягает на целостность России и на достоинство короны…

Один слух о подобном покушении до такой степени возмутителен, что молчать о нем невозможно. Мы живем в такое время, когда благодаря великодушию монарха голос свободного русского человека может раздаваться громко и иметь некоторое значение. Голос Карамзина в польском вопросе перевесил «многих своекорыстных» шептунов. Вот что говорил Карамзин императору Александру 1-му До какой степени мы ушли вперед, благодаря царствующему государю императору Александру П-му, доказывается уже тем, что знаменитая записка Карамзина, составляющая прежде величайшую тайну, теперь напечатана, с дозволения цензуры, в прекрасном труде г. Гогеля ‘Иосафат Огрызко'. Оттуда мы и заимствуем ее:

«Можете ли Вы с мирною совестью отнять у нас Белоруссию, Литву, Волынь, Подолию, утвержденные в собственность России еще до Вашего царствования? Не клянутся ли государи блюсти целостность своих держав? Сии земли уже были Россией, когда митрополит Платон вручал Вам венец Мономаха, Петра и Екатерины, которую Вы сами назвали Великою. Скажут ли, что она беззаконно разделила Польшу? Но Вы поступили бы еще беззаконнее, если бы вздумали загладить мнимую ее несправедливость разделом самой России. Мы взяли Польшу мечом — вот наше право, коему все государства обязаны бытием своим, ибо все государства составлены завоеваниями. Екатерина ответствует Богу, ответствует истории за свое дело, но оно сделано и для Вас уже свято: для нас Польша есть законное российское владение. Старых крепостей нет в политике, иначе мы долженствовали бы восстановить и Казанское и Астраханское царство, Новогородскую республику, великое княжество Рязанское и т. д. (Карамзин мог бы прибавить и Ливонский орден). К тому же и по старым крепостям Белоруссия, Волыния, Подолия, вместе с Галицией, были некогда коренным достоянием России (ни дать ни взять, как и наши балтийские окраины. Ведь Дерпт — наш Юрьев). Если Вы отдадите их, то у Вас потребуют и Киева, и Смоленска, и Чернигова, ибо они также долго принадлежали враждебной Литве; или все, или ничего. Досель нашим государственным правом было: „Ни пяди ни другу, ни врагу“».

Душевно желаем, чтобы слухи о попытках балтийского дворянства оказались ложными, и уверены, что если эта попытка действительно существует, то ее ждет полная неудача.