Американская ржавчина - Филипп Майер

Айзек шел дальше, вдоль линии берега. Впереди виднелась атомная электростанция, над озером торчали башни охлаждения. Куда ты направляешься? Не знаю. Просто иду. А что сейчас делает Поу? Уж точно не ест объедки из помойки. Спит, наверное. Напился и дрыхнет в своем гамаке. Впрочем, это не единственная возможность. Поскольку в наличии еще мертвое тело и его куртка, обнаруженная рядом. От этого факта не скроешься.

Когда же я перестал быть прежним? В глазах других или своих собственных? В своих, разумеется. Не знаю. Что-то не так, ты удаляешься от озера – вдоль притока, что ли. Пойдешь вдоль него и совсем заблудишься. Выбери направление и держись его. Запад, вот и отлично. Но он понимал, что это не имеет значения. Ему некуда идти, его никто не ждет, и отныне совершенно неважно, где он находится.

* * *

Еще одна федеральная автострада, пространства все шире, леса и поля. Время от времени он позволял себе глоток из бутылки с водой. Рано или поздно попадется что-нибудь еще. Ведерко с кусками жареной курицы. Бифштекс и яичница. Дорога заканчивалась тупиком в лесу, и Айзек пошел через лес. По-прежнему на запад. Какая разница. Здесь или по дороге – одинаково бессмысленно. Просто идти, передвигать ноги.

Через лесополосы, такие широкие, что не видно было, где кончаются деревья, и узкие посадки, разграничивающие фермерские поля. К обеду появилось странное чувство, что за ним следят. Глупо было сюда сворачивать, здесь же не раздобыть еды. Земля влажная, испещрена следами оленьих копыт. Пульс участился. Чистая паранойя. Угомонись, не то свихнешься. Единственное истинное здоровье – здоровье психическое. Айзек продолжал путь, но чувство не притуплялось. В узком месте тропы он спрятался за здоровенным валуном и затаился.

Три пса, бродячих, трусили следом, вожак остановился, принюхался. Тощие и грязные, с проплешинами на шкурах, помесь разных служебных пород – бордер-колли, овчарки, не разберешь.

Он похолодел. К стае присоединился четвертый пес и, почуяв Айзека, насторожился и двинулся к обломку скалы, за которым прятался человек. Неужели заметили? Вроде нет. Но едва ли они хотят поиграть. Айзек огляделся, подобрал несколько камней покрупнее. Ты шевельнулся – вот теперь они тебя видят. Первый пес ринулся вперед, слегка припадая к земле, уши прижаты, Айзек поднялся во весь рост и швырнул камень прямо ему в грудь. Не очень сильно, и пес лишь слегка вздрогнул, но не прервал атаки. Второй камень Айзек запустил с гораздо большей силой, целясь прямо в нос, а третий удар обратил пса в бегство. Остальные звери в замешательстве медлили, но под градом камней в панике бросились наутек.

Жестоко? Ерунда. Давай-ка переберись через вон то поле и отыщи дорогу. Простите, собачки. Они, однако, чуяли, что съестного у него нет. И не собирались выпрашивать подачки – они проверяли. Бродячие псы хуже койотов – меньше боятся людей. Поэтому фермеры их отстреливают. Ладно, проехали.

Перед закатом он остановился передохнуть под деревянным мостом. Огромный диск солнца низко над полями и над кромкой леса. Красиво. Отхлебнул воды из почти пустой бутылки, живот сводило от голода. Если у вас достаточно воды, все в порядке. Надо было порыться еще в помойке, поискать. Нет, шел бы лучше вдоль дороги. Остался бы поближе к людям и еде. Глупо.

Но я же пытаюсь скрыться от людей. Айзек чувствовал, что вот-вот хлынут слезы – от разочарования. Надо вернуться на шоссе. Миль пять-шесть. Поднимайся. Скоро стемнеет, не сможешь ориентироваться. Где-то позади дорога, которая пересекается с федеральной трассой.

К ночи он почти добрался до автострады. На башмаках налипла тонна грязи, он еле брел. Далеко. На сегодня хватит. Если попадется ручей, обязательно напьюсь. Сколько я прошел? Двадцать миль? Голова болит из-за обезвоживания. Ничего, не умрешь. Надо поесть и поспать. И хотя бы глоток воды. Отдохнешь позже. Осталось чуть-чуть. Сосны впереди – под ними должно быть мягко.

Издалека донесся собачий лай. Надо бы найти палку. Нет, лучше спальный мешок. Земля холодная. Дайте поспать. Закрывая глаза, он видел фигуры вокруг костра, открывал – но эти люди никуда не исчезали, вон они, высоко в ветвях деревьев. Швед улыбается, его лицо в оранжевом свете огня, темные тени за его спиной. Рядом со Шведом стоит Поу. У изможденных людей бывают галлюцинации, ага. И у голодных. Просто дайте мне поспать.

Завтра придется что-то предпринять. Возможно, еще раз украсть. Прекрасно. Естественнее и быть не может, бери все, что тебе необходимо. Сожри другого. Подобно старине Отто – почил навеки, вонючий козел. Оборванец, чучело. Где-то он сейчас. Вспоминают ли его родные, забрали ли тело. Пустышка, как любая мертвая вещь, но он человек, у него есть имя, биография, ребенок или двое, девушка, которая его любила. Человеческое начало проявляется в заботе о мертвых и слабых. Звериная природа – наоборот. Проступает, когда остаешься один. Твои высшие ценности меркнут.

Во рту пересохло. В любом сарае найдешь кран, садовый шланг, что угодно. Попробуй сейчас, пока темно. Представь – если бы мать могла тебя видеть. Меч в ее разбитое сердце. Семейный синдром. Ли не подхватила эту заразу. Старик думал, что ты тоже болен, но он ошибался. Хотел другой семьи, чтобы сидеть во главе стола.

Когда это было? Месяц назад. А будто год. Тогда ты решил уйти, и каким же идиотизмом это кажется сейчас. Сидели вместе на заднем дворе, в пальто, грелись на солнышке, слушали радио – главные события весенней серии. “Редс” против “Пайретс”. Зак Дьюк[41], сказал он, заполучили в высшую лигу – вот парень, который вытащит нас из трясины. Что ты ему тогда ответил? Не помню. Любопытно, каково это – быть таким парнем, да. Парнем, который добьется успеха, по-настоящему. Он смотрел на тебя. Понимаешь, о чем я? И продолжил; конечно, для человека с твоими параметрами у тебя всегда были чертовски сильные руки.

Айзек повернулся на бок и свернулся комочком, сохраняя тепло. Неужели из-за этого? Нет, конечно, – еще одна соломинка в стог. Могло быть что-нибудь другое, да что угодно – ты все время ждал его одобрения. Признай это. Ты остался не из милосердия. Ты остался, чтобы заставить его осознать, каков ты на самом деле. И получилось лишь хуже. Сегодня он благодарит тебя за вкусный обед, а завтра разглагольствует о том, как ты живешь на его пенсию. Проверяет тебя на прочность. И с матерью он обращался так же. Но ни ты, ни она ни разу не дали отпора. Она, видимо, понимала, что совершила ошибку. И не знала, как исправить. Пыталась выстоять, но не смогла. И в итоге приняла решение.

Она не была святой. Решила, что ее долг исполнен, когда Ли поступила в Йель. Что можно спокойно уйти. Впрочем, не угадаешь, могло случиться что угодно. Никакой записки, импульсивное действие. Смотришь с высокого моста – и вдруг тебя охватывает странное чувство. Сам не успеваешь понять, что произошло.

* * *

Ночью он несколько раз просыпался от холода, в результате окоченел настолько, что не смог больше уснуть. Встань и иди, иначе замерзнешь. Глоток воды, теперь подняться, пошатываясь, и отряхнуться, и вот он двинулся с места, в полузабытьи, на звук автострады, пока не взошло солнце, и уже не нужно было двигаться, чтобы согреться.