Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц

бумагами, либо с большими деньгами. По ту сторону залива к этому относятся еще жестче. А во-вторых, южные земли для северянина крайне опасны, и чем дальше, тем негостеприимнее они становятся.

— Там идет война?

— Нет, там другие нравы, — слегка улыбнулся граф.

— А как нравы мешают путешествию по Югу?

— Мы с южанами слишком разные. Там царствуют магия, свободные отношения, вера в демонических праотцов; восхваляются там прежде всего хитрость, красивый слог и золото. Север же признает грубую силу, традиции и преемственность. Да и вера здесь совершенно иная — в единого Ямеса, который отрицает демонов. К тому же так уж исторически сложилось, что южные и северные народы недолюбливают друг друга. Почему? Долго объяснять, не возьмусь. Однако южанину здесь грозит нож под ребро, а там простодушного северянина ожидает хитрый народ, который либо загонит его в пожизненные долги, а с ними и в рабство, либо отравит.

— Зачем же им травить или обманывать северянина? — все еще не понимал Уильям.

— От неумения северян жить по южным законам. Брошенное в сторону южанина слово, которому не придали бы здесь значения, там может обратить даже друга в злейшего врага. А с врагами на Юге принято бороться любыми способами — от клеветы до яда. Это очень сложная тема, Уильям. Но просто знай, что южанам не рады здесь, равно как и там не рады северянам…

— А на Юге нет старейшин?

— Думаю, есть. После Кровавой войны — она была тысячу лет назад — очень много древних бессмертных сгинуло. Кто-то погиб, будучи выпитым соперником, кто-то просто пропал. Скорее всего, бежали на Юг. Но думается мне, что в силу нравов и порядков южан, они там не имеют той власти, какой старейшины располагают здесь, на Севере. Гиффард подтверждал это после возвращения из путешествия по южным далям.

— Но… вы же сами только что рассказывали, что северянам там не рады, — осторожно заметил Уильям, не прекращая выписывать на бумаге каракули.

— Гиффард — это другое. Все благодаря дару, который перешел и к тебе. Когда ты вкушаешь кровь, то вместе с ней получаешь и воспоминания убитого. Прожив с этим даром множество веков, Гиффард стал… гибким, проницательным, всегда видел во тьме свет истины, потому что глядел тысячей и тысячей глаз и общий язык мог найти с кем угодно: южанином, северянином. Вот только воевать он не любил. Меч в руках держал с неохотой, будучи скорее мудрецом и философом, нежели великим воином. Поэтому и слыл среди старейшин чудаком, хоть и уважаемым всеми. И тепло общался он по большей части лишь с нами, Тастемара, да с Лилле Адан.

— «Лилле Адан»?

— Да, Мариэльд де Лилле Адан, графиня Ноэльская, представительница очень старого рода. Только ее феод имеет сухопутное сообщение с Югом.

В дверь негромко постучали.

К досаде Уильяма, утренняя общительность графа тотчас улетучилась. В кабинет вошел моложавый мужчина. Лицо его было приятным, мягким, отличающим того, кто спорить не умеет, да и не любит, всячески силясь избежать конфликта даже в ущерб себе. Однако располагающую внешность изрядно портили оттопыренные, будто паруса, уши; такие же уши были у его деда, Него Натифуллуса, именно по ним и по пачке корреспонденции в руках Уильям сообразил, что перед ним тот самый Базил, который некогда состоял в отношениях с Йевой.

— Господин, доброе утро!

Базил отвесил графу смиренный поклон, затем задержал изучающий взгляд на Уильяме, о котором был наслышан, но еще не видел. Учтиво улыбаясь, он семенящей походкой подошел к письменному столу и опустил на него кипу бумаг, извинившись:

— Прошу простить меня, что не принес вчерашний привоз, господин. Здесь и вечерние, и утренние письма.

— Хорошо, — отозвался граф. — Базил, это Уильям, наш почетный гость из Малых Вардцев. Уильям, это Базил Натифуллус, внук нашего управителя Него.

Пока Базил размышлял, стоит ли ему слегка кивнуть простолюдину, прибывшему из нищей деревни, или нужно церемонно поклониться как наследнику самого Гиффарда фон де Аверина, Уильям разрешил его затруднение. Он привстал с кресла и протянул для приветствия свою руку. Увидев этот жест равного, слуга стушевался, захлопав глазами, замер, ибо ситуация ломала весь его ход мысли. В кабинете повисло напряженное молчание. Наконец Базил неловко протянул руку и ответил мягким, неуверенным рукопожатием.

Граф с интересом наблюдал за простодушным порывом гостя и смущением своего слуги, едва заметно улыбаясь. Когда Базил откланялся и быстро исчез, он поднялся с кушетки и по-деловому заявил:

— Приступим!

Отобрав из пачки несколько самых простых писем, он положил их перед Уильямом. Затем обошел письменный стол и встал рядом — именно так он вчера нависал над Леонардом.

Филипп взглянул на исписанную бумагу. Видно, что Уилл старался, но… Воистину, вложи перо в хвост лошади — и то получилось бы приличнее! Понятно, что полуслепому старику-служителю, обучавшему мальчика грамоте в Вардах, было не до красоты букв. Но ведь с таким почерком его наивный гость искренне полагал, что сможет устроиться писарем. Граф тихо вздохнул, но вслух ничего не сказал, ибо все это было устроено им скорее из любопытства, нежели необходимости. Отправлять ответы с такими каракулями, пусть и разумные по сути, он не мог.

«Что ж, придется сажать Йеву переписывать», — решил он.

Поначалу Филипп хотел только растолковать общие принципы составления ответов, чтобы сильно не утруждать Уильяма, однако незаметно процесс увлек его самого — и он не отходил от стола до полудня. Сначала он помог составить первые письма. Граф терпеливо объяснял, какой должна быть структура ответа и исходя из чего вообще его нужно строить. К его радости, гость понимал хоть и не все из того, что пытались до него донести, но очень старался. Тогда Филипп стал отбирать из кипы отчеты от вождей поселений, где требовалось уметь складывать числа.

Со счетом проблем возникло куда меньше, чем с почерком. За это нужно было благодарить книгу «Налоги», которая хоть и безнадежно устарела, но все-таки дала базовые знания в этой области.

Впервые за долгие годы Филипп нащупал ту самую благодатную почву, посадив в которую семена, можно было получить всходы. Рыбак желал учиться, желал узнавать все новое, поэтому с радостью впитывал то, что ему рассказывали. Вспоминая же нервного Леонарда, который воспринимал попытки передать знания в управлении графством, скорее, как насилие над своей персоной, Филипп тяжело вздохнул. Попав на подобную каменистую почву, семена знаний всегда чахли, гибли, так и не взойдя. У Филиппа оставалась лишь надежда на то, что дар Гиффарда смягчит душу сына и сделает ее более проницательной.

Когда уставший, но счастливый Уильям заканчивал оформлять последние ответы, его неожиданно остановили.

— Погоди, погоди. Право же, как я сразу не заметил, — удивленно поднял брови