Люди огня - Наталья Точильникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поклонился мне при встрече со всей средневековой учтивостью:
— Меня избрали твоим проводником, Господи.
— Кто избрал?
— Союз Связующих.
Я запомнил это название.
Он провел меня к моему отцу.
Мы стояли над огненной рекой на узком мосту. Пламя взвивалось вихрями, вырастало огненными столпами и лизало нам руки, как пес. Боли не было. Мы сами были сотканы из него.
— Смотри, — сказал отец. — Это кладбище Его неудач, — он указал пальцем на пылающие своды и усмехнулся. — Здесь Он казнит собственные ошибки, все, что не укладывается в Его планы. Иегова сотворил дурной мир. Мир, в котором нужен ад. А ведь это было так легко исправить. Я кричу ему отсюда за веком век: „Если Ты создал людей столь несовершенными, способными лишь на глупости и злодеяния — зачем ты дал им свободу? Когда ты отпустил их из своей воли, ты уже произнес приговор, окончательный и беспощадный. Почему ты не приказал им любить? Прикажи им любить или оставь в покое этот мир, потому что тогда все тщетно. Прикажи, и они полюбят. Мне надоело быть твоим палачом! Зачем ты оставил в живых Каина? Они только измучили себя твоей свободой!“
И ты, мальчик, не повторяй его ошибки. Не бойся приказывать. Прикажи, и они будут благодарны. Отними у них этот отравленный дар нашего врага. Отними у них свободу, и они падут пред тобою и будут счастливы. Я знаю, мальчик, ты уже спрашивал себя, ради кого ты все это делаешь. Ради праха у тебя под ногами? Благородно, но бессмысленно?
О нет! Ты пришел к ним и ради них. Прикажи им любить! Освободи их от свободы. Где нет свободы, нет ни греха, ни преступления! Ты разумен, мальчик, ты думаешь головой, а не сердцем, и ты меня послушаешь.
Языки пламени поднимались все выше. Что мне пламя? Разум холоден, как нож. Лед разума в огненном теле.
Я посмотрел в глаза моему отцу, глаза подобные бездне. Я понял, что он прав.
Он улыбнулся.
— Страданий больше не будет. Мы будем править миром: ты — на земле, и я — на небе, как твой отец и покровитель. В новом мире не будет ада, потому что истинный Господь льет свой свет равно над добрыми и злыми».
«Я знал, что мое новое тело смертельно опасно. К нему нельзя прикасаться. Тот, кто прошел через смерть, не должен соприкасаться с миром живых. Я сказал об этом ученикам, но животному не скажешь. Бедный Соломон! Он хотел только потереться о мою ногу. Мой самый верный апостол, служивший за молоко и колбасу, а не ради тщеславия. Петр похоронил его. И на том спасибо.
Куда хуже было с Марией. Я вынужден был не подпускать ее к себе, а она обижалась.
— Если ты прикоснешься ко мне, ты умрешь. Не вздумай сделать это! Я не хочу быть причиной твоей смерти. Никогда!
Она заплакала.
— Не печалься, Мария! Когда я свергну Иегову, и наступит эпоха Нового Царства, у всех будут такие тела, и мы вновь соединимся.
— Тогда почему не сейчас, если все равно нужно пройти через смерть?
— Не смей! Не оставляй меня!
Мне было слишком трудно. Я мог бы найти себе десятки других женщин и убивать их своей любовью. Я уже научился убивать и больше не ценил людей. Но мне нужна была Мария, и я был нужен ей. Убежденный эпикуреец, ставший монахом поневоле!»
«Их привели ко мне, когда я вернулся из Америки, вернулся триумфатором. Ко мне привели моих убийц. Точнее проводников. Союз Связующих.
Они преклонили передо мной колени и склонили головы, Иуда Искарти и его люди.
— Мне не нужно ложного почтения. Встаньте! — сказал я.
Но они остались коленопреклоненными.
— Зачем вы это сделали?
— Ты знаешь, Господи.
— Я знаю, что вы проводники. Но, кто приказал привести меня?
— Тот, кто назначил встречу.
— Я не люблю, когда мне назначают свидания против моей воли! Он бы мог сам прийти ко мне. Мы равны друг другу.
— Потому мы с радостью примем смерть, если имели несчастье огорчить тебя, Господи.
Я расхохотался.
— „Имели несчастье! Огорчить!“ Да, вы меня очень огорчили. Вы служите ему, а не мне.
— Невозможно служить ему и не служить тебе, Господи. И наоборот. Вы — одно.
— Ну, нет! Я человек, и поступаю так, как хочу. Вы примите смерть.
— Да, Господи. Но у нас одна просьба…
— Говорите. Но не обещаю исполнить!
— Позволь нам поцеловать тебе руку.
— Всего-то, — я горько усмехнулся. — Ты первый, брат Иуда.
Он подошел ко мне, опустился на колени и благоговейно поцеловал мне кончики пальцев. Когда он упал мертвым, я обвел взглядом других. Но никто из них не смутился. Они знали.
— Ну, кто следующий? Добро пожаловать!
Следующий невозмутимо перешагнул через труп своего соратника и повторил его подвиг. И так все четверо. Я сел на стул среди четырех мертвецов. Что я чувствовал? Торжество! Но оно мне не нравилось».
«Собираясь в Китай, я прочитал шкаф книг, и все равно совершал ошибки, хорошо, что Варфоломею хватало чувства такта не делать из них далекоидущих выводов. В древнем Китае книги писали на тонких дощечках, скрепленных веревками, и ученые возили их за собой на телегах. И образованность человека так и измерялась телегами. Мое образование теперь вполне можно было измерять шкафами».
«Я вовсе не был уверен, что я тот, кого ждут бессмертные даосские воины, скорее наоборот, и я приготовился к худшему. День, когда я спустился к ним, должен был стать для меня или великим триумфом или великим поражением. Но они меня приняли. Верно, мир действительно перевернулся, и Небесный Владыка утратил свой „тянь мин“ на царствование. Это придало мне уверенности в себе.
Даосские воины также не принадлежали этому миру, как и я. А значит, мое прикосновение не было для них смертельным. Я мог их обнять и каждому из них пожать руку, но они норовили пасть предо мною на колени и бить земные поклоны. Мне это уже не было нужно. Любовь к поклонению — удел тщеславных. А тщеславие — детское чувство, страсть нравится. Я давно уже сам понимал, кто я, и не нуждался в чужих подтверждениях».
«Хун-сянь… Теперь у меня могла быть женщина. Кто бы на моем месте не воспользовался этой возможностью? И она стала моим телохранителем, служанкой и наложницей. Не более.
После того, как, она норовила свернуться у меня в ногах в обнимку с мечом, я не сразу убедил ее, что мне не нужна охрана. Причем решающим аргументом оказалось то, что следует слушаться своего господина. А во сне я шептал имя Марии.
— Что такое „Ма Ли“? — как-то спросила она.
— Мария, — поправил я. — Это ласковое имя, которое в Европе мужчины говорят своим возлюбленным. Спи!