Люди огня - Наталья Точильникова

Нас с Жаном оттеснили на вторую линию обороны, я почувствовал себя свободнее и оглянулся. У входа в ущелье стоял Хуан де ля Крус и держал Копье.

— Жан! — крикнул я, пытаясь перекрыть гул сражения.

Он оглянулся, и я указал взглядом на Матвея. Дополнительных пояснений не потребовалось, потому что мой бывший соратник держал по пистолету в каждой руке и целился в нас.

— Ложись! — скомандовал Плантар и потянул меня вниз. Мы упали за скальный выступ.

Пуля чиркнула по камню, и нас обсыпало снегом. Матвей не был метким стрелком, и это утешало. Сколько у него осталось? Десять?

Очередной выстрел не прозвучал. Осечка. Матвей шел вперед и целился в отца Иоанна. Иерусалимская история повторялась с точностью до деталей. Рядом со святым возник Олег и толкнул его за скалу. Я понял, что служить щитом для Европы — это такая специфическая русская карма.

Матвей хохотал и стрелял по всему, что движется, продвигаясь вперед абсолютно беспрепятственно, словно шел по Елисейским Полям. Джинны не замечали пуль, и пули не замечали джиннов, зато находили людей, проходя сквозь тела огненных воинов. Вдоль матвеева пути падали раненые и убитые. Я видел Вацлава, который поразил мечом очередного джинна и тут же упал убитым матвеевой пулей. И белобрысого Кароля, с которым час назад разговаривал на скале, и Антуана, француза с нашей яхты. Других я не знал, но почти половина выстрелов попали в цель.

Матвей остановился у входа в ущелье и отбросил уже бесполезные пистолеты. Он ждал.

Из-за выступа скалы к нему навстречу шагнул Олег. Он был жив и держал Копье. За его спиной стоял Хуан де ля Крус.

— Ну же! — сказал Матвей.

Дальнейшее больше напоминало казнь, а не эпизод сражения. Олег опустил острие Копья и ударил в грудь моему бывшему другу так, что острие вышло из спины. Матвей упал, и Олег едва успел выдернуть Копье до нападения очередного эммануилова воина. В левой руке у него был меч, которым он защищался, пока не вернул Копье Иоанну Креста.

Сражение продолжалось еще несколько часов, но после смерти Матвея, сопротивление огненного войска ослабло, точнее его действия стали более хаотичными. Мы поняли, что выстояли. Вечером остатки инфернальной армии отступили и ушли в горы.

И тогда исчезло золотистое сияние, наполнявшее воздух. Небо разом потемнело, и я почувствовал, что рубашка на боку прилипла к телу, увидел запекшуюся кровь и чуть не застонал от боли. И понял, что чудовищно устал и едва не задыхаюсь, как после Олегова кросса. Пульс ударов двести. Я опустился на землю и привалился к камню. Все тело ломило от боли, а раны представляли собой лишь участки ее повышенной концентрации. Во время боя я вообще не чувствовал ран.

Надо мною склонился Жан. Он был измучен ничуть не меньше меня. Черные круги вокруг глаз, капли пота над верхней губой и частое дыхание. И я понял, что мы выстояли там, где выстоять невозможно.

— Пьер, где князь?

Я сначала не понял, что за «le prince» ему нужен.

— Где Белозерский? — пояснил Плантар.

Я показал глазами в сторону входа в ущелье, где видел его в последний раз, хотя не был уверен, что он еще там.

— Он что князь? — с трудом спросил я.

— Да, он князь.

На некоторое время я отключился, пока снова не услышал над собой голос Жана.

— Берись!

Плантар держал Копье Лонгина. За его спиной стоял Олег и Хуан де ля Крус.

— Берись за древко.

Я взял Копье, и боль ушла, точнее перетекла в знак и там затаилась. Я смог встать и понял, что могу даже самостоятельно добраться до своей палатки.

Жан кивнул и зашагал дальше. Он обходил раненых, каждому давая коснуться Копья Лонгина. Король со скипетром. Руки короля — руки целителя. Но только истинного короля. Интересно, а в других руках оно способно исцелять? Эммануил никогда не использовал его в этом качестве.

По дороге в лагерь я размышлял о том, что создание родовой аристократии было вероятно одним из Его эволюционных экспериментов. Не совсем неудачным, судя по Жану и его рыцарям.

И о том, что на сон грядущий мне все же нужно побеседовать с Иоанном Креста.

Разговор состоялся перед нашей палаткой у догорающего костра. Я рассказал о моей вчерашней встрече с Матвеем.

— Если бы я достал для него Копье, Вацлав, Кароль, Антуан и еще четверо рыцарей были бы живы.

Хуан де ля Крус покачал головой.

— Еще неизвестно, к чему бы это привело. Наше дело поступать, как должно, все равно мы не можем предвидеть все последствия. Украсть Копье и принести самоубийце: «На! Убей себя!»? Это не для христианина. Ты об этом рассказывал государю перед сражением?

— Да.

— Значит, ты сделал все, что следовало сделать.

Мне снился все тот же надоевший сон. Крест, я на кресте и долина Монсальвата передо мною. Сон сопровождало четкое ощущение, что я должен что-то сделать, очень важное, от чего все зависит. Я отрекся от Эммануила. Что еще? Разве этого мало? «Отрекись от себя!» — пришел ответ.

Я повернул голову и увидел, что крест не один: рядом со мной, по одну сторону, распяты еще два человека. А холмы у замка превратились в пустыню под звездным небом.

Один из распятых рядом со мной издевался над другим: «Ну, спаси же нас, если ты Сын Божий, сойди с креста и подай нам руки!»

— Неизвестно, достойны ли мы этих рук, — с трудом выговорил я. — Он невиновен. Только мы виновны. Господи! Вспомни обо мне! Я пред тобою. И душа моя в твоих руках!

По-моему, я потерял сознание на краткий миг, но за этот миг два соседних креста исчезли, а у края небес появился лазурный оттенок: близился рассвет. Там высилась огромная скала с крутыми склонами и пологой вершиной, похожая на перст, указующий в небеса.

Ко мне шел человек от того самого рассветного края неба. Эммануил? Нет. Белое платье слегка развевается по ветру, легкая походка (ноги, словно не касаются земли), золотые волосы. Тереза!

Она подошла, взглянула на меня, запрокинув голову, и протянула мне руку.

— Пойдем, Пьер!

Вокруг нее разгорался теплый свет, подобрался к подножию креста, поднялся и поглотил меня. Боль ушла, оставшись только в знаке на правой руке и на том же месте на левой, словно там были раны от гвоздей.

Я спустился к ней по ступеням из золотого сияния, словно не было ни гвоздей, ни веревок, и мы пошли к рассветному небу. К горе, пронзившей восток небес, с вершиной в кольце белого тумана.

Рассвет был феерическим. Алые и золотые облака у края озера лазури, как берега райской земли.

Тереза вела меня к скале, золотой, как окружающее нас сияние. Я оглянулся и увидел, что туда же идет множество людей, со всех концов света, по разным дорогам.