Люди огня - Наталья Точильникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, всех обитателей Бет-Шеарима убили из-за одной Терезы?
— Не думай о себе слишком много. Там было полно других молельщиков. Но и из-за Терезы тоже. Вас с Марком Господь оставил на потом. Оба вы светлые, как лампочки. Иоанн ценил только интеллект, а не мистическую принадлежность к тьме или свету; Варфоломей — вообще буддист, и ему без разницы: что Бог, что Дьявол; Андрей верил в Кришну и получил Калки. Эммануил действительно Калки. Он последовательно называл свои имена. Почти не лукавя. Плохо было Марку! Эммануил поставил ему «вилку». Да, ты знаешь, наверное: изменить государю или убить друга. И Марк, как истинный самурай, должен был совершить сэппуку. Чего собственно и ждал Эммануил — он заполучил Марка окончательно и бесповоротно. Надеялся, что и ты не уйдешь, но оказался слишком самоуверен. Впрочем, ведь ничего еще не решено? — и он улыбнулся почти эммануиловой улыбкой.
— Марк мне сам рассказывал о своем самоубийстве, — продолжил он. — Несколько иронично, с усмешкой, после смерти, знаешь, отношение меняется. Марк не думал, что его воскресят против воли. Эммануил действительно старался не делать таких вещей. Добровольная смерть и воскрешение давали ему энергию, воскрешение против воли — жутко выматывало. Я всего-то помню два случая: Фатима и Марк.
— Якоб Заведевски.
— Нет. У него не было возможности спросить, но он бы согласился.
— На, возьми, — Матвей протянул мне толстую черную тетрадь. — У тебя это будет сохраннее.
— Что это?
— Записки Эммануила.
— И ты предлагаешь это мне?
Матвей улыбнулся.
— Больше некому. Ты прочитаешь и поймешь, что это не история демона, это история человека.
— Зачем ты это делаешь?
— Чтобы ты пожалел. Издеваюсь.
— Я не пожалею.
— Пожалеешь. Ты читай, читай! «Евангелие от Эммануила» вместо «Евангелия от Матвея», — он горько усмехнулся. — Я все уничтожил, как только ко мне попала эта тетрадь. Это единственное истинное Евангелие… Расскажи мне, как он умер.
Я рассказал, ожидая гнева, насмешек и обвинения в предательстве. Но Матвей реагировал неожиданным образом.
— Петр! Где Копье?
Его глаза блестели.
— Я не могу этого сказать.
— Ты не понимаешь. Жизнь без Него для нас пытка — для всех воскрешенных. Это зов через пропасть. Это боль, которая никогда не проходит, словно вынули сердце, и оно у Него в руке. Я пытался стреляться, травиться и резать вены. Это тело ничего не берет! Копье — это надежда. Ведь Филипп умер? И Марк тоже, да?
— Да.
— Ты оказал им услугу. Окажи ее мне.
— Копье у Жана Плантара.
— Так значит здесь?
— Да.
— Достанешь?
— Нет, это невозможно.
— Пожалеешь! Я найду способ до него добраться!
— Я не распоряжаюсь Копьем.
— Ну что ж! Прощай!
И он встал и начал спускаться вниз к дороге, где его ждала машина, шофер и охрана (в общем-то, бесполезная). Как ему удалось досюда доехать? Впрочем, с глохнущим двигателем и зажиганием мучился явно не он.
— Постой! — крикнул я. — Останься, и ты сможешь спастись.
Он покачал головой.
— Ты что смеешься? Или не понял слов твоего Плантара? Спасти можно только живого. Мертвых не спасают. Вторая смерть, смерть души, уже была. Я ищу первой.
Вдруг он рассмеялся.
— Слушай, ты не знаешь, что за страна у нас такая дурацкая? Единственный попался правитель, умный и не параноик, и тот Антихрист!
И он махнул рукой.
Когда я вернулся в палаточный лагерь, было уже слишком поздно, чтобы читать. К тому же мне не хотелось лишних глаз.
Мне снился тот же сон, но с одним мелким отличием: замок Монсальват был освещен факелами, у входа, по стенам, на башнях.
Я проснулся как обычно в два часа, прихватил Эммануилову тетрадь и вышел из палатки. Положил «Евангелие» прямо на землю и разжег костер. На черную обложку медленно падал снег.
Я начал читать.
«Я был необычным ребенком, — писал Эммануил. — То, что другие дети постигали с трудом, я понимал с полуслова. В школе надо мной пытались издеваться, как над всеми талантливыми детьми, но стоило мне лишь взглянуть на моих врагов, как они замолкали и шли за мною. Я окончил школу в одиннадцать лет, Университет — в шестнадцать. Обо мне рассказывали по телевизору, как о маленьком чуде, но через неделю никто не помнил моего имени. Эта слава была эфемерной, как мираж в пустыне. К тому же я боялся устать, как многие вундеркинды, которых к восемнадцати годам уже ничего не интересует, кроме пива и женщин, или получить в награду за труды почетный диагноз „шизофрения“. Но я не уставал и оставался в своем уме, несмотря на то, что коллекционировал ученые степени, как почтовые марки.
Я счел себя Сыном Божьим. Безумие? Нет! У меня было слишком много оснований. Именно тогда, мешая греческий с латынью, я придумал себе псевдоним „Кир Глорис“ — Господь Славы и написал несколько философских работ: „Звезда нового мира“, „О будущем царстве“, „О единой религии“. Ни одной не напечатали. Но они расходились по интеррету, потом появились публикации в Америке.
Но я знал, что предназначен для чего-то большего. Математика и философия — всего лишь увлечения юности, не более. Когда мне исполнилось тридцать лет, я оставил университетскую кафедру и сменил уютный дом на поезда и попутные машины — я начал свою проповедь.
Тогда я понял, что властен над вещами и событиями. Я мог приказать рекам течь вспять и солнцу остановиться. Это убедило меня. Я много слышал от священников о гордыне и прелести и, хотя всегда мыслил самостоятельно, не считал нужным отвергать то, чему не располагал доказательствами. Но теперь я не сомневался в своем божественном происхождении.
Я оказался сыном не того бога? Что с того? Добро и зло часто меняются местами, это закон времени. Что было злом в одну эпоху, становится добром в следующую. Был ли добром Бог, запретивший людям познание? Был ли злом Сатана, разбудивший в них исследовательский пыл?»
«Когда меня убили, я спускался в Преисподнюю. Я не видел, ни темного туннеля, ни света в конце. Я шел огненными коридорами, стены которых пылали и текли, как раскаленная лава. Потом, в Иерусалиме, я построил такой же подземный храм, только не из огня, а из камня.
У меня был проводник. Черноволосый юноша с тонким лицом. Черный плащ с золотой трехлучевой свастикой, или Солнцем Правды, символом, который я придумал для своей империи, черные штаны, заправленные в высокие черные сапоги, черный бархатный колет, вызывающий ассоциации со средневековьем. И груди торчала рукоять кинжала, украшенная алмазным Солнцем Правды. Юноша, словно не замечал этого.