Дурман для зверя - Галина Чередий

— Встретит. — Брат дернул головой из стороны в сторону так, что я расслышал хруст его шейных позвонков, и скрипнул зубами, прежде чем продолжить: — Я ему для начала отправлю результат ДНК-теста. А потом заявлю, что намерен обнародовать факт нашего родства и стать частью волчьей диаспоры.

Мирсан, делавший анализ, не взял с нас денег за молчание о результате, который он вроде как должен был донести до заинтересованного семейства, заявив, что это личное право Родиона — распоряжаться такими сведениями. Хороший парень, однако.

— Да ты рехнулся! — ошарашенно уставился я на брата. — Кто сказал, что этот волчара тебя примет? А если поднимешь шум, обратной дороги не будет. Отец… Уваров от тебя откажется официально, да и мать… ну сожрет ведь за такой удар по ее репутации. Останешься ни с чем, Мелкий.

— Ну у меня уж всяко останется брат, так? — Он мне подмигнул, очень тщательно пряча за обычной бесшабашностью мелькающую в глазах тревогу. — А если у меня выгорит все как надо, то еще и счастливый брат и такая же счастливая сестра, которые не забудут по гроб жизни, кому они своим счастьем обязаны.

С каждым днем мое пребывание в доме Федора становилось все более раздражающим. Если поначалу я давала нашим с ним отношениям хоть какой-то шанс, то сейчас, на четвертой неделе, поняла: это бесполезно. Чем дальше, тем меньше он меня замечал. Все общение сводилось к тому, что он сообщал мне, в какое время сегодня нужно быть готовой к выходу, пойду с ним или без него и как одеться предпочтительней. Чем я занимаюсь в то время, когда не востребована им, Милютина, похоже, не интересовало.

Впрочем, говорить со мной об этом у него необходимости не было, ведь ни единый мой шаг не оставался бесконтрольным. Не знаю, был ли его загородный дом и прилегающий к нему участок примерно с гектар прежде натуральным режимным объектом, но сейчас он точно таким являлся. Стоило мне покинуть комнату, и я тут же натыкалась на слоняющихся то тут, то там молчаливых охранников. Нет, никто мне дорогу не перекрывал и отчета не требовал, но как же бесило, что любая прогулка в саду или придомовом парке напоминала, скорее, выгул поднадзорной заключенной. Выезд из дома выливался в спецоперацию. Может, кого-то прикалывают всякие шпионские страсти и чрезмерная тусня вокруг твоей персоны, но лично мне все это казалось тщательным обереганием хозяйского имущества. Точнее — инструмента. Это стало уже совершенно очевидно для меня.

Все эти выезды в клубы в сопровождении целого отряда охраны, когда за ночь мы могли умудриться объехать как минимум пять штук, бесконечные знакомства-знакомства-знакомства с людьми или нелюдьми, чьи лица и имена сливались для меня в одно, «улыбайся, доченька», фото с этим, еще одно с тем. Никакое не развлечение, блин, а марафон «засвети Аяну и свали» — вот что это. Я ощущала себя приманкой, той самой пресловутой морковкой, которой размахивают и дразнят и тут же прячут до следующего раза. Какого результата добивался мой нью-папаша? Выяснить это не удавалось, не важно, сколько раз я спрашивала. Ни о каком появлении доверия между нами речи не шло. Я не навязывалась, Милютина это явно устраивало.

Кстати, любительница поболтать Лионелла исчезла уже на следующий день после нашего первого шмоточного тура, и когда я за завтраком спросила, где она, то Федор неопределенно-безразлично пожал плечами, одарив лишь одним словом:

— Уехала.

Поговорить об оборотнях и новых правилах жизни Милютин снизошел лишь однажды. Вызвав меня в свой кабинет на утро после первого забега по клубам, он вежливо указал мне на кресло перед своим здоровенным, как автомобиль, столом из темного дерева и уселся напротив.

— Я так понимаю, твои познания об оборотнях весьма ограничены. — Он не спрашивал.

— Если в фэнтезийных романах не написано правды, то они вовсе отсутствуют.

— Привычки читать романы не имею, — угол его рта презрительно дернулся, — так что просто поведаю тебе все коротко. Как ты понимаешь, среди людей мы свои от них отличия не афишируем, стараемся этого всячески избегать. В человеческой ипостаси нынешние оборотни им идентичны. Внешне. Мы сильнее, быстрее, обладаем гораздо более развитыми слухом, зрением, обонянием. Взрослый оборотень полностью контролирует своего зверя, случайных переворотов не происходит.

— А избегнуть их совсем можно?

— Нет.

— Мне говорили, что если не выпускать зверя, то он типа… ну не знаю, рассосется со временем, — я едва не ляпнула о Захаре.

— А тебе не забыли упомянуть, что совсем не факт, что в борьбе между человеком и зверем победит человек? Со второй ипостасью нужно научиться ладить, управлять ею мудро и чутко, а не гробить. Иначе есть риск стать однажды рехнувшимся животным, без шанса возвращения к человечности, а значит, обреченным на устранение.

— Ладно, с этим ясно. Как тогда мне побыстрее стать этим самым взрослым управляющим оборотнем? — О своем первом перевороте я только и помню, что ни черта не контролировала.

— Перекидывайся чаще. Сейчас желательно каждый день. Территория ограждена, с учетом нашей специфики, так что опасности выбежать на дорогу больше нет.

Что значит «больше нет»? Я прокрутила в памяти опять все впечатления от нахождения в звериной шкуре, которые под конец всегда были смазанными. И только теперь до меня дошло. То самое вонючее и орущее чудище, что едва не угробило меня, было машиной? Скорее всего, здоровенным грузовиком, перед которым меня отчего-то заморозило, и если бы не…

— Кто спас меня?

— Спас отчего и когда? — сухо поинтересовался Милютин.

— На дороге. От машины.

— Не понимаю, о чем ты.

— Я стала зверем, убегала, вы все за мной гнались, потом деревья пропали, и меня чуть не сшибли.

— Аяна, как только ты обернулась, мы тебе моментально вкатили огромную дозу транквилизатора, чтобы как раз и избежать подобных опасностей. Ты отключилась почти сразу же, так что все остальное — всего лишь видения в твоем одурманенном препаратом мозгу.

Ах, вот, значит, по каким правилам мы играем, отец? Наркота там или нет, но я знаю, что реально было, а чего не было. Чай не новичок в этом плане. Но урок уяснила: честности ждать не стоит, и все события подаются так, как тебе угодно, и так же и толкуются.

— Ясно. Итак, мне нужно тренировать оборот, чтобы не сбрендить и не быть убитой своими же, трепаться о том, что я обрастаю шкурой, нельзя, следует учитывать, что я теперь сильнее, и не палиться с суперорганами чувств. Так?

— Верно.

— Что-то еще? Какие правила?

— Ты беспрекословно подчиняешься мне, как и все другие члены нашей диаспоры.

— Это я уже уяснила. — Но что-то быть частью этой вашей стаи мне хочется все меньше. — Власть полнолуния, кровожадность, необходимость сожрать чьи-то сердца?

— Чушь! — фыркнул папа-волк, впервые отмораживаясь за весь разговор. — Есть части тел людей, зная, чем они сами сейчас питаются? Гадость.