Дурман для зверя - Галина Чередий

«Затем что хочешь? Это достаточная причина?» «Да, если учесть, что хочу чуть ли не до смерти, до потери адекватности точно. И постоянно».

А я не хочу! Не буду хотеть. Скоро. Сгори ты в аду! Хотя для тебя, проклятый златоглазый демон, там небось курорт.

— Аяна? Эй! Ты в порядке? — защелкала пальцами с ногтями, усыпанными стразами у меня перед лицом Лионелла, и я отшатнулась, заморгав, и осознала, что никакой там не Захар.

Мужик в костюме вообще был едва и похож на него. Ничего себе вставило-приглючилось. Так и умереть от разрыва сердца недолго.

— Поесть, — просипела я, — надо поесть.

— А да, точно! — закивала подруга Федора и понизила голос, озираясь: — Ты же после первого переворота. Аппетит бешеный еще с недельку будет.

Мы отправились в ресторан, но я не помню, что ела. После — в салон, так как мне, со слов Лионеллы, велено было прикупить несколько роскошных вечерних платьев. Понятия не имею, что мы там выбрали, мой мозг был пустым, как барабан, и вся трескотня и моей спутницы, и консультантов салона проносилась насквозь, не оставляя никакого отпечатка. Я вообще себя ощущала каким-то дырявым решетом. Пустой и не способной ничего удержать. Ни мысли, ни чувства, ни силы воли, чтобы хоть как-то с этим бороться. Господи, Уваров, я тебя ненавижу! Ты, лишь померещившись, вывернул меня нутром наружу, куда там перевороту в зверя! Как я с этим справлюсь? Как?

Попав в отцовский дом я, игнорируя трепотню Лионеллы, поднялась в отведенную мне спальню. Спихнула с огромной, как и все тут, кровати всю гору пакетов, что уже успели отнести наверх, и забралась под одеяло. Лоб пылал, меня морозило, как если бы телесное тепло утекало через все те же дыры решета. Закрыла глаза и позволила себе окончательно развалиться. Кто-то приходил, говорил, ушел. Наверное, я плакала. По крайней мере, когда в комнату практически влетел Милютин и, сдернув одеяло, потянул меня за руку, поднимая, подушка была противно мокрой.

— Встань! — гаркнул он, ляпнул свои лапищи мне на плечи, сжав до боли и тряхнул. — Встань, я сказал!

— Не хочу, — вяло толкнула я его руки.

— Я хочу!

Легкий укол злости придал мне немного сил, и я взбрыкнула, вырываясь и отодвигаясь подальше.

— А меня, на хрен, достало делать то, что хотят другие!

— Ну так начинай делать то, чего хочешь сама! Еще совсем недавно ты говорила мне, что желаешь просто жить в свое удовольствие. Забыть и жить. Не прошло и полдня, и ты скисла?

— Я не скисла. Просто заболела! — возразила, прекрасно осознавая, что вру. — Мне плохо, ясно?

— Это еще ничего по сравнению с тем, что будет дальше, — «ободрил» меня папаня. — И если поддашься, дашь слабину — превратишься в ничто. Умрешь.

— Всего лишь простуда.

— Оборотни не болеют простудой, бестолочь. Ты и сама знаешь, что с тобой. Поэтому сейчас встанешь, примешь душ, напялишь что-то из этого нового тряпья, накрасишься и что вы там еще с собой делаете, и мы поедем прошвырнемся по всяким пафосным клубам. А там ты станешь пить, смеяться, флиртовать в ответ на комплименты моих знакомых, а главное, наделаешь еще кучу снимков, которые продемонстрируют каждой увидевшей их сволочи, что твоя новая жизнь — сплошной кайф. Поняла?

— Зачем тебе это нужно?

— Это нужно тебе.

— Пусть так, но не только мне. От капли правды от тебя не убудет.

Федор раздосадованно втянул воздух сквозь зубы и рыкнул. Отвернулся и пошел к двери, но потом притормозил.

— Собирайся и постарайся быть достоверной. Чем лучше тебе это удастся, тем больнее ты сделаешь ему. А я хочу, чтобы он буквально развалился от боли. На ее глазах.

Оставив меня додумывать дальше самой, Милютин покинул мою комнату.

— Ну надо же, какая встреча! Не сказать, что из разряда приятных, да, Кнутов? — Я опустился на стул напротив бывшего подчиненного за угловым столиком в фастфудовской кафешке и огляделся. — А я думал, тебе Милютин достойно хоть заплатил за инфу о дочке, чтобы не пришлось жрать в таких отстойных местах. Что, он не из щедрых, или ты сам продешевил?

Кнутов, и так-то белобрысый и светлокожий, сбледнул еще больше, зыркнув сначала на плюхнувшегося рядом со мной Родьку, а потом и в сторону входа, где я нарочно оставил двух парней оперативников из команды Вдовина. Боишься, сучонок? И правильно.

— Не понимаю, о чем ты, — гулко сглотнув, буркнул он.

— На хер эту брехню! — рыкнул я, подаваясь вперед так, что металлические ножки столика истерично взвизгнули, проехавшись по плиточному полу, а мой собеседник вскочил, панически заозиравшись.

— Тише, братан. — Родька коснулся моего плеча, напоминая, что необходимо пребывать в рамках. В последнее время он так везде и таскался со мной, без просьб с моей стороны и без благодарности. Частенько выхватывал от меня из-за участившихся вспышек злости, ни на что не жалуясь и умудряясь своим терпеливым присутствием хоть как-то успокаивать меня, частично заполняя пространство мучительной пустоты внутри.

Три недели и пять дней, как я не видел мою чертову куклу. Не вдыхал, не прикасался, не облизывал, не тонул в ее яростном или потерянно-страстном взгляде. Она для меня недосягаема, неуловима, как если бы и не обладала вовсе плотью, а была только фантазией. Но я знаю, что это не так, я помню каждый нюанс крышесносных ароматов ее тела. Нечто свежецветочное в коротких волосах, за ухом, чистая испарина в ложбинке между грудей, головокружительный мускус и можжевельник в самом сладком, влажном, желанном месте. Каждый оттенок вкуса, ощущение нещедрых, но единственно правильных изгибов под моими жадными лапищами. Помню все время, в любую секунду сна или бодрствования, и чем дольше мы врозь, тем болезненней становятся эти воспоминания. Они как беспощадно натирающие в итак истерзанных местах души кандалы, мучили все сильнее, вгрызаясь глубже, оставляя нестираемые шрамы.

— Ничего ты мне не сделаешь! — зашипел Кнутов, поглядывая на своих же бывших сослуживцев у двери. — Никто из вас! Права у вас никакого нет. Я никаких законов не нарушил, ясно?

— Да неужто? — усмехнулся я в своей самой устрашающей манере и получил удовольствие от кислой вони страха от мерзавца.

На самом деле он прав — ничего я ему физически не сделаю, да в другой ситуации вообще наплевал бы на этот непорядочный кусок дерьма, забыл бы, как и не было его никогда, но сейчас моя злость и безысходность требовали хоть какого-то выхода. Три недели и пять дней я живу без моей Аяны, и этот вонючий подонок причастен к моим мучениям. Поэтому я заставлю его тоже мучиться, пусть даже всего лишь от страха, и не попортив ему шкуры.

— Нет никакого преступления в том, чтобы поделиться информацией о возможном отцовстве с человеком, который об этом даже не подозревает!

— Преступления, может, и нет, а вот факт натурального скотства и предательства интересов лица, тебя нанявшего для этой работы, имеет место быть. Ведь ты как-то «забыл» поделиться со мной всем ее объемом, прежде чем побежать к Милютину, да? Как и сообщить о том, что ты с ним в принципе связывался.