Дурман для зверя - Галина Чередий

Я подняла бровь, все еще недоумевая, но Родион в ответ лишь закатил манерно глаза.

— Погоди радоваться, папаша, — без всякого почтения процедил он. — Мне для начала нужно понять, что мне выгоднее: остаться типа сыном Уварову или объявить всем о нашем родстве.

— Не будь дураком, мальчишка! — тут же взвился Федор. — Если ты со мной, то все мое станет твоим, но мало этого: мы заберем и у Уваровых все, что захочешь.

— Надеюсь, это не значит, что ты, как мой братец, заставишь меня впахивать, как последнего лоха или любого первого встречного с улицы? Мне это дерьмо на хрен не сдалось! У меня жизнь одна, и тратить ее, ишача без продыху, как Захар, мне не в кайф.

От одного упоминания имени его брата дрожь прошлась по мне с головы до пяток, а волчица подхватила ее, начав расшатывать мое самообладание.

— Не заставляй меня повторять! — рявкнул Милютин, и глаза у него сверкнули прямо каким-то нездоровым блеском. — Я сказал, что оставшись со мной и сделав все, как я велю, ты получишь больше, чем вообще когда-либо мог рассчитывать в том гнилом семействе.

— Ну, не зна-а-аю, — капризно протянул парень, вызывая желание его придушить. — А как же она? Делиться?

Федор глянул на меня так, будто на время забывал о моем присутствии, а теперь вспомнил и был этим крайне недоволен.

— Аяна, ты куда-то шла? — отрывисто спросил он.

— Тренировать оборот.

— Не задерживаю тебя, — прозвучало скорее уж как «проваливай на хрен».

Новоявленный братец ухмыльнулся, а я же поспешила свалить, нуждаясь в том, чтобы уложить в голове новости.

Брат Захара — сын Милютина? Офигеть можно! Брат мне? Вообще долбануться! Не жизнь у меня стала, а тупое индийское кино.

— Захар Александрович! — приоткрыв дверь, окликнула меня Людмила, отвлекая от бездумного созерцания темноты за окном, разбавленной кляксами уличных фонарей.

— М?

— Восемь вечера.

— И?

— В приемной никого. Звонков нет. До одиннадцати завтра никто не назначал встреч.

— Угу.

— Не угу, а почему бы вам не пойти домой?

— В смысле? — Это что, сейчас моя личная помощница взялась мне указывать?

— В прямом. Я вам обед сюда заказала, вы к нему не притронулись. И вчера. Один кофе хлещете. Люди скоро станут выбегать из вашего кабинета с криками, едва войдя. Вы решили бороду отпустить?

Никогда прежде Людмила не позволяла себе чего-то подобного. Да я бы и не стерпел раньше. Это же ни в какие ворота… а-а-а, наплевать.

— Одежда уже висит на вас, глаза запали. Захар Александрович, вы больны?

— Людмила, вам не кажется, что вы переходите все границы? — вяло огрызнулся я.

— Мне кажется, что если я их не перейду, то вы совсем себя заморите. Если вы сейчас же не пойдете со мной и не поужинаете чем-нибудь питательным на моих глазах, то я возьму и позвоню госпоже Уваровой!

— Уволю.

— Нет. Вы сказали уже, что эта работа моя, пока я сама хочу на вас работать. А вашему слову можно доверять, это всем известно. Вставайте, или я звоню. — Женщина угрожающе потрясла телефоном.

— Звоните. Типа ей не наплевать.

— Она ваша мать, ей в принципе не должно быть наплевать, когда с вами происходит нечто подобное. Вы мне уже месяц не нравитесь, а с исчезновением Родиона Александровича все стало хуже некуда.

Подумаешь, не нравлюсь я ей! Я самому себе не то что не нравлюсь с некоторых пор. Я себя не уважаю, ибо как можно уважать тупого мудака, что получил внезапно в свои жадные лапы нечто настолько ценное, важнейшее в жизни и смешал это с дерьмом. Вот прям брал и в него закапывал. И нюх ведь не терял, и интуитивно понимал, что творю… но чего уж.

— Захар Александрович, пошел обратный отсчет.

— Шантажировать начальника и пытаться отдавать ему приказы — чревато, Людмила, — проворчал я, выключая рабочий комп и поднимаясь.

Через полчаса она сидела напротив меня в ближайшем кафе и, потягивая сок из высокого стакана, строгим взглядом следила за тем, как я поглощаю что-то, чьего вкуса не ощущал.

— У вас что, дома дел нет? — недовольно пробурчал я, отчего-то смущенный вниманием и озабоченностью в ее глазах. — Я ем, можете отправляться восвояси.

— Мои домашние все в отъезде, и я могу себе позволить задержаться, насладиться приятной музыкой и выслушать рассказ о том, как вы дошли до жизни такой.

— За мной водилась когда-либо привычка откровенничать по любому поводу с кем бы то ни было?

— Не по любому, а только такому, что вас сделал ходячей тенью самого себя. Вам же нужно с кем-нибудь поделиться.

— Да с чего это? — фыркнул я и потер центр груди, где болело день ото дня все сильнее. — Я что, похож на девицу, которой нужно взрыднуть на чужом плече?

— Вы похожи на человека, которому очень-очень плохо. А когда плохо, нормально хотеть разделить такую тяжесть с кем-то.

Мы оплачивали моей личной помощнице сраные курсы какой-то там прикладной психологии, а я запамятовал?

— Ага, точно. Мне паршивей некуда, так сделаю же я, чтобы стало паршиво и всем вокруг, да?

— Разговаривать о том, что причиняет боль, не страшно и не стыдно.

— Да неужели? — не сдержавшись, горько рассмеялся я, и внезапно понесло: — Уверены, что не стыдно? Я встретил девушку при поганых обстоятельствах, усугубил их еще больше, хотя она этого не заслуживала. Я обращался с ней отвратительно, делал это нарочно, Людмила. Она меня бросила, но перед этим у меня была возможность… ну, если уж не удержать или исправить, то хоть сделать первый шаг в правильном направлении. Девушка оказалась настолько щедрой, что после всего моего скотства предложила мне эту самую возможность. Она. Мне. И что я сделал? Пренебрег ею, оставшись в роли упертого козла. И потерял ее. А теперь… теперь я то, что вы перед собой имеете неудовольствие видеть. Чертов зомби, который только и делает, что жрет собственные мозги за тупость и слепоту. И что, о таком говорить не стыдно, Людмила?

— О многих обстоятельствах настоящей любви и серьезных отношений говорить частенько бывает неловко и трудно, Захар Александрович, но ничего постыдного, на мой взгляд, в этом нет.

— Настоящей любви? — Мгновение я чуть не поддался въевшейся в сами кости многолетней привычке отрицать всю эту околоэмоциональныю чушь, но, наткнувшись на прямой понимающий взгляд помощницы, поперхнулся словами, захрипел, как астматик, и закашлялся, восстанавливая дыхание. И только несколько нормальных вдохов спустя признал: — Да. Так и есть. Но провалиться мне, если я понимаю, как это случилось. Когда? Почему вообще стало возможным? Господи, я реально как та бабенка в панике, да? Пардон.