Лучшие годы Риты - Анна Берсенева

Переспать с забытым одноклассником – этот поступок не относился к числу решающих, поэтому Рита и позволила себе вычеркнуть его из памяти сразу же, как только Москва встала перед нею, как лист перед травой.

Отдохнуть она решила на Менорке. Это выходило дороже, чем на любом из Балеарских островов, не говоря уже о Греции. И конечно, сейчас было совсем не время для дорогого отдыха. Но поскольку никакого финансового улучшения впереди не просматривалось, Рита решила, что откладывать посещение Менорки незачем. Неизвестно, что следующим летом будет. Может, от безденежья вообще в Москве придется отдыхать. В Парке Горького.

Никогда она не видела такого сонного острова! Наверное, бестрепетный покой как раз и являлся частью его дороговизны – так же, как сложенные из камней невысокие изгороди, которыми он расчерчен был весь, и беленые одноэтажные дома, и ярко-синие оконные рамы. Кое-где, впрочем, рамы были охряные, в цвет земли, а кое-где зеленые. Но все дома, построенные у моря, только синими окошками смотрели из кипенной белизны своих стен.

В одном из таких домов Рита и поселилась. Это был отель, но такой маленький, что ей казалось, она живет у родственников. И даже, может, у слишком заботливых родственников: из-за того что тишину здесь соблюдали как-то прямо панически, ее преследовало ощущение, будто она нездорова, причем ощущение это было таким явственным, что с утра ее мутило, а к вечеру начинала болеть голова. И это притом что в дом она уходила только спать, а все остальное время проводила у моря!

Впрочем, остров был такой маленький, что у моря ты находился в любой его части. И даже в столице, в городке Маон, куда Рита отправилась потому, что ее любопытство оказалось все-таки чуть сильнее апатии, – море ощущалось так же явственно, как у мыса Кавалерия, где она жила в своем беленьком отеле.

В Маоне она намеревалась купить для подарков джин, который все очень хвалили за приятный хвойный запах.

Разномастные бутылочки Рита выбрала в фирменном магазине, там джин давали даже пробовать. Но совершенно он ее не впечатлил – только рот обожгло, а легкость в голове не воцарилась, и на сердце не стало веселей.

«Не остров, а сонное царство!» – сердито подумала она, выходя из магазина на улицу.

Длинная белая лестница вела к морю, к порту. Рита шла по этой лестнице вниз, бутылки гремели в полотняной сумке, висящей у нее на плече, солнце било в глаза, и ни капли радости не было в том, что идет она по белому как парус городу, и смотрит на синее драгоценное море, и бриз щекочет ей губы.

Если бы не бриз, то Рита, может, не дошла бы до порта. Голова у нее закружилась где-то посередине лестницы, ее бросило в пот и одновременно зазнобило.

Точно такие ощущения описывала ей однажды приятельница, у которой случилась депрессия. Тогда Рита слушать-то ее слушала, но в глубине души была уверена, что депрессия – выдумка слабых людей, не умеющих держать в руках собственное настроение. Теперь же она с удивлением наблюдала у себя все признаки этой болезни, и ей было стыдно, но не за то, что она скептически относилась к рассказам приятельницы, а за то, что с ней, Ритой Германовой, может происходить подобное.

Чтобы прийти в себя, она выпила полстакана помады – так смешно назывался излюбленный местный коктейль из джина с лимонадом, – попросив лимонада налить побольше. Но и помада не помогла, и тенек, в который она уселась под раскидистым платаном, и даже чудесное зрелище – вереница всадников, скачущих прямо по старинным улицам Маона.

Вообще все кругом плясало, пело, скакало и смеялось. Рита вспомнила, что сегодня на Менорке празднуют день Иоанна Крестителя. Видно, в самое сердце праздника она и попала, оттого тишина здесь наконец нарушена. Но и во всеобщем празднике не было ей ни легко, ни весело.

«Ну и чем эту депрессию теперь лечить?» – испуганно мелькнуло у нее в голове.

При мысли о том, что она больна, что сама не верит в существование болезни, которая ее настигла, что лекарства от этой болезни приблизительны и опасны, Риту снова охватило уныние, от которого, ей казалось, она уже избавилась.

«Вот так во все это и погружаются, – подумала она. – Шаг за шагом, день за днем – в бессмысленность существования. Оглянуться не успеешь, и ничего с этим поделать уже будет нельзя, а там – бульк! – и нет тебя».

Если бы не навыки держать себя в руках, ее, наверное, охватила бы паника. Но навыки были, и немалые, поэтому, превозмогая головокружение, Рита поднялась с лавочки под платаном и двинулась к причалу, где стояли кораблики; на одном из них она приплыла в Маон.

В номере совсем не чувствовалось жары, солнечный свет едва пробивался сквозь жалюзи, простыни были так свежи и прохладны, что Рита плюхнулась на них с облегчением, сбросив всю одежду прямо на пол.

Она лежала, остывая, на этих прохладных простынях, и голова у нее прояснялась, и даже уныние как будто проходило.

«Может, у меня и не депрессия никакая, – с некоторым намеком на бодрость подумала она. – Как нашел морок, так и пройдет, с каждым бывает».

Она приободрилась и собралась уже пойти в ванную, под холодный душ, а потом выбраться на пляж, как раз спадет дневная жара. Но простыни так приятно касались плеч, что вставать совсем не хотелось.

«И не холодные они, и к коже не липнут», – подумала Рита.

А вот это пришло ей в голову совсем некстати. Сразу же вспомнилась ночь с Гриневицким. Это воспоминание само по себе было неловким и стыдным, но мало того, за ним последовали и другие воспоминания, те, которые она считала совсем уже изгладившимися, исчезнувшими, несуществующими и несущественными…

Игорь Салынский появился в Ритиной жизни, когда она уже все про свою жизнь знала. Конечно, про будущую свою жизнь – настоящая была так незамысловата, что знать про нее все и даже сверх того было немудрено.

А будущая ее жизнь была связана с Москвой. Москва сияла Рите ярче, чем звезда Рождества королям-волхвам Мельхиору, Бальтазару и Гаспару. Ей, кстати, нравилось выдумывать и рисовать жизнь этих королей в виде маленьких, примыкающих одна к другой картинок. Она даже сама не понимала, почему именно так она их рисует и какое вообще отношение имеют к ней древние короли, о которых она прочитала в книге «Мифы народов мира». Но это было и неважно – важно было, что рисует она очень хорошо и что это проложит ей путь в Москву. Вот это она и знала про свою жизнь, и очень давно, класса с восьмого, наверное.

Училась Рита легко: у нее был быстрый ум, поэтому она без особенного труда схватывала даже математику, к которой больших способностей не имела. Для успешной учебы и даже, вероятно, для золотой медали этого было достаточно. А то, что не приходилось тратить много времени на школьные предметы, позволяло ей готовиться к экзаменам в Полиграфический институт, который она выбрала для поступления, и готовиться с полной отдачей.

Этим Рита и занималась все лето перед выпускным классом. То, что никуда ей не удалось поехать, очень занятиям поспособствовало: сидя на обрыдлой даче, Рита смотрела на осточертевшие ягодные кусты и фруктовые деревья – каких-нибудь бесполезных берез мама на драгоценных сотках, разумеется, не сажала, – и испещряла рисунками лист за листом, выполняя задания по композиции, данные ей на лето преподавательницей, с которой она занималась в художественной студии. Когда от этого начинало рябить в глазах, шла на реку Меченосец и плавала до одури, потом лежала на песке, глядя на облака до тех пор, пока зрение не приходило в порядок, потом снова плавала и, переполненная бодростью, возвращалась через луг по пыльному проселку в дощатый дачный домик, чтобы засесть за очередную серию рисунков.