Жаркая луна - Мемпо Джардинелли

Он испугался, почувствовал, как забилось сердце, и стал подбирать оправдания. Хуже уж некуда — это болото затянуло его по горло.

Нет, ерунда, конечно, Теннембаум мертв. Он сам видел «форд» с ушедшей под воду кабиной, торчащими кверху колесами, а внутри — человек без сознания. Он не мог не утонуть. Нет никакого сомнения. Но если Арасели что-нибудь уже рассказала… все летит к чертям. Тогда нельзя и думать о побеге в Парагвай.

Он услышал голос матери, она открыла дверь в спальню и просунула голову:

— Че, Рамиро, тебя ждет эта девочка.

— Уже иду, мама.

Она остановилась, глядя на него с каким-то, ему показалось, сомнением в глазах. Странный, неопределенный блеск.

Он спросил нервно:

— Как погода?

— Какой ты хочешь, чтобы она была, дорогой мой? Как всегда: жарко, сыро, солнце убивает нас.

Рамиро поискал другой пояс к брюкам и переменил его. Потом сел на кровать и стал медленно натягивать носки, затем туфли.

— Убивают нас другие вещи, мама.

— Что ты говоришь?

— Не обращай на меня внимания. Я чувствую себя отвратительно.

— Принести тебе аспирин?

Рамиро засмеялся коротким и горьким смешком:

— Не существует аспирина, который мне помог бы, мама. Меня не вылечишь.

Она тоже нервно усмехнулась.

— Ну-ну, проснулся сегодня в патетическом настроении. — Говоря это, она смотрела на стену, будто обращалась к кому-то, кто находился в стене, в кирпичах, в известке. Потом быстро вышла. — Поскорей, сынок, — сказала она, закрывая дверь.

Рамиро кончил одеваться, придя к выводу, что одно по крайней мере ясно: Арасели ничего не рассказала. Прежде чем выйти из комнаты, он закрыл глаза и попытался успокоиться: какие бы ни были намерения у этой девушки, он должен сохранить присутствие духа. Там он посмотрит, как заставить ее замолчать.

Она сидела в столовой в кресле. На ней были синие поношенные джинсы, обтягивающие бедра и ляжки, и мужская клетчатая рубашка, которая была ей велика. Волосы она свернула в жгут. То ли челка закрывала глаза, то ли они просто потускнели. Виден был маленький синяк на правой скуле. Она была ни печальна, ни испуганна.

— Привет, — сказал Рамиро, пристально глядя на нее.

— Привет. — Она встала и, приблизившись к нему, поцеловала его в угол губ. Рамиро заморгал и сел в кресло рядом с ней. Из кухни слышался шум, это мать готовила завтрак: наверное, кофе с молоком и печенье.

— Как ты?

— Хорошо. — Она говорила, глядя ему прямо в глаза. Она была очень красива.

— Не знаю, что и сказать тебе, Арасели… — Он и в самом деле не знал; она слушала его молча, словно завороженная близостью Рамиро и его словами. — Вчера ночью я сошел с ума. Прошу тебя, прости меня, если я был груб, хорошо? Глупо, что я говорю тебе это, детка, но… я не хотел сделать тебе больно.

Она смотрела на него. Рамиро был не в состоянии определить, что скрыто в этом взгляде.

— Как ты сюда попала?

— Меня привезла мама.

— А где она сама?

— Она ищет папу. Он с ночи исчез.

— Где она собирается его искать?

— Он напился, как всегда, и, должно быть, остался у какого-нибудь своего приятеля.

— А-а. — Рамиро немного успокоился: труп еще не обнаружили. — Скажи, ты говорила своей маме о вчерашнем?

Она улыбнулась. Посмотрела на него в упор, и Рамиро показались прекрасными ее глаза: огромные, очень темные, с вернувшимся к ним блеском. Оливковая кожа, даже этот синяк на скуле придавали ее худому лицу облик рафаэлевской Мадонны. «Никакой печали, — заметил он себе, — эта девчонка продолжает меня соблазнять».

— Ты сказала ей?

— Как ты мог подумать? — Она чуть-чуть шевелила влажными, сочными губами, не переставая смотреть на него в упор.

Они замолчали. Молчание было тягостным. Рамиро судорожно искал выход и не мог его найти.

— Поцелуй меня, — попросила она голосом маленькой девочки.

У него широко раскрылись глаза. Мозг его был не больше комариного. Она зажмурилась и приблизила к нему губы, чтобы принять его поцелуй. Трудно поверить, что она так наивна и так прекрасна, подумал Рамиро. И в то же время он слегка отодвинулся, почувствовав что-то вызывающее, греховное, — его обольщали. Что-то гнусное, и это рождало у него страх. В эту минуту зазвонил телефон. Рамиро даже подскочил.

Мать подошла раньше его.

— Это тебя, Рамиро. Хуан Гомулка.

Рамиро схватил трубку. Он задумчиво прикусил нижнюю губу, прежде чем ответить.

— Привет, поляк…

— Послушай, брат, сегодня после обеда мне нужна машина. В котором часу мне зайти за ней?

— Э-э… да, видишь ли, поляк, в общем…

— Что с тобой, че?

— Нет, просто я только что встал, понимаешь? Но… Дело в том, что ее у меня нет; ее взял… — Он не хотел говорить имени.

— Кому ты ее дал, че? — встревожился Гомулка.

— Доктору Теннембауму. — У него не было другого выхода. — Дону Браулио.

— Твою мать, че, я одолжил ее только тебе! Скажи еще, что тот был пьян!

— Да, как бедуин. Извини меня.

— Но этот субъект всю жизнь пьян, че… Что же ты со мной делаешь? Черт тебя подери! Ведь ты же знаешь, что я с ума схожу по моему «форду»!

— Прости меня, поляк. Я постараюсь его найти и привезу к тебе сразу же. В котором часу тебе он нужен?

— В шесть. Я сам приеду к тебе… — И он, взбешенный, повесил трубку.

Рамиро отправился на кухню и попросил мать принести им кофе.

— О чем ты говоришь с этой девочкой?

— Она хочет поступить на юридический. И вчера вечером она просила рассказать ей о Париже…

Он открыл холодильник, как будто хотел что-то достать оттуда. Главное — не смотреть матери в глаза. Но он знал, что от него ждали более определенного ответа.

— Бедная, — прибавил Рамиро, — эти провинциальные девчонки думают, что Париж находится где-то тут, поблизости, и что всякий может туда поехать.

И вышел из кухни, чувствуя себя ничтожеством из-за того, что только что сказал.

Он вернулся в столовую и сел в другое кресло, прямо против девчонки. Арасели продолжала смотреть на него. Она похожа была на какого-то зверька, на кошку, что ли, да, именно, хитра, как кошка. И те же вкрадчивые повадки.

— Зачем ты пришла?

— Мне надо было тебя увидеть, — тихо ответила она, смутившись, но от этого стала еще привлекательнее.

— Я не хотел сделать тебе больно. — Он почувствовал себя идиотом. Зачем он ей это говорит? Он как будто спрашивал ее, почему она не умерла. Как она сумела выжить! Или почему она не сказала ему, что осталась жива! Все было бы совсем по-другому. Он разозлился. Но Арасели произнесла, продолжая смотреть на него в упор: