Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера  - Эндрю Ллойд Уэббер

История с Джоном Лиллом все еще находилась в развитии, когда осенью 1960 года в возрасте двенадцати с половиной лет – на год младше своих одноклассников и будучи испуганным до глубины души, – я начал свой первый семестр в Вестминстерской школе. Школа в 1960–1965 годах напоминала меня: любопытное сочетание бунтарства, традиций, вздорности и нервозности, скрепленное академическими успехами. Хотя последнее не относилось ко мне напрямую. Считается, что школа была основана Елизаветой I в 1560 году. На самом же деле она существовала задолго до появления самой известной рыжеволосой правительницы. Это было одним из редких добрых дел, совершенных Генрихом VIII, помимо якобы написания «Зеленых рукавов» («Greensleeves»). После того как он аннексировал и разграбил монастыри в 1536 году, он столкнулся с дилеммой относительно судьбы Вестминстерского аббатства, потому что именно там короновали монархов. Разрушение аббатство повлекло бы за собой множество неудобств, так что школа стала закономерной частью Вестминстерского расклада.

Место, где располагается школа, прекрасно передает ее характер. Вестминстер находится в самом центре британских традиций. Именно там коронуют монархов. Королевские стипендиаты – по закону – первые, кто провозглашает «Боже, храни кого-то там», когда он или она коронуется. Вестминстерским стипендиатам по сей день позволено посещать дебаты в Парламенте. Если бы вы были учеником школы в мое время, вы могли бы провести время в очереди на прощании с Уинстоном Черчиллем, поприсутствовать на заседании, на котором легализовали гомосексуальные отношения, и стать свидетелем, как Дело Профьюмо низвергло правительство Макмиллана.

По прибытии в школу новичкам нужно было выбрать два дополнительных предмета, чтобы разбавить стандартный рацион из математики, французского и так далее. К моему сожалению, истории не было среди предложенных вариантов. Вестминстерские дети не изучали начальные курсы истории, так как главный преподаватель истории считал их бесполезными. Так что я выбрал древнегреческий, который возненавидел, и биологию (нужно было выбрать один естественнонаучный предмет), которая была для меня таким же греческим.

Во время первых двух недель в сем заведении вас сопровождает мальчик на год старше, который должен познакомить вас со всеми правилами и тонкостями школы, где вам предстоит провести следующие несколько лет. На самом же деле вам рассказывают о легендарных директорских побоях и садистских выходках физкультурника Стюарта Мюррея. Я был знаком с этим ублюдком. Он практиковал подобные методы, но в меньшем масштабе, в подготовительной школе, и привил мне полное отвращение к спорту, которое, правда, было частично развеяно инструктором по плаванию Мимозой в 1970-х. Не думаю, что я злопамятен по своей природе, но, когда годы спустя я прочитал в школьном журнале о смерти Мюррея, я написал две мелодии и открыл бутылку вина за обедом.

Во время первого семестра я старался держаться в тени, но мой план провалился, когда я посмотрел школьное рождественское представление. Оно показалось мне невероятно изощренным. Но ни одна из композиций в нем не была оригинальной. Я пропустил пасхальный семестр, но к лету я был готов к нанесению удара. Я решил сыграть ту же карту, что и раньше. Венцом летнего семестра был ежегодный школьный концерт. Я записался на него в качестве пианиста.

В то время как добитловская эпоха подходила к концу, в британских чартах обитало несколько местных диковин. Среди них был не кто иной, как Расс Конуэй. Мистер Конуэй был достаточно симпатичным геем. Он играл на барном пианино в телепередачах со своей застывшей улыбкой, чему совершенно не мешало отсутствие двух зубов, потерянных во время какого-то инцидента на флоте. Он также написал несколько композиций, занимавших первые места в хит-парадах. Самая известная среди них – «Side Saddle». Джон Лилл играл некоторые его произведения во время своих выступлений в баре.

На концерте я сыграл собственную композицию в стиле Конуэя. Желаемый эффект был достигнут. После двух повторов на бис завуч сказал, что это могло бы принести всем пользу. И на следующее утро я был вызван к директору. Он сказал, что один старшеклассник ставит ежегодное представление для следующего семестра. И ему нужны песни. Он спросил, хотел бы я познакомиться с ним. Вот так я познакомился со своим первым поэтом-песенником и собрался сочинять свой первый мюзикл.

Он назывался «Золушка на бобовом стебле» («Cinderella up the Beanstalk»), а имя моего поэта было Робин Барроу.

Временами появлявшаяся во мне самоуверенность, как правило, задерживалась ненадолго. Будучи уверенным, что я – божественный подарок миру мелодий, я с любезной помощью Тедди Холмса, папиного издателя в Chappell Music, написал письмо не кому иному, как Ричарду Роджерсу. Он действительно получил его и, к моему удивлению, пригласил меня на лондонское открытие «Звуков музыки» в театре Palace. Так что 19 мая 1961 года я оказался на первой в своей жизни премьере. Сидя в одиночестве на заднем ряду галерки, я был потрясен музыкой. Однако, высокомерная маленькая заноза, я написал в программке напротив песни «Climb Ev’ry Mountain»: «Не так хороша, как “You’ll Never Walk Alone”». И все же я знал, что песни, которые я слышу, станут вечными хитами.

К сожалению, лондонские критики не разделили мое восхищение премьерой. Я узнал об этом от своих так называемых школьных друзей, которых встретил на следующее утро. Специально для меня они аккуратно разложили все отзывы на столе в комнате отдыха. «Смотри, Ллойди, что они сделали с твоим кумиром», – кричали одноклассники. Именно тогда я впервые испытал чувство, затмившее очарование премьеры. Но, по крайней мере, я усвоил первый урок в творческой рекламе. В одном из отзывов было сказано: «Если вы диабетик, тоскующий по сладостям, введите себе повышенную дозу инсулина, и вы не сможете устоять перед “Звуками музыки”».

«Вы не сможете устоять перед “Звуками музыки”», – на протяжении восьми лет гласила растяжка на театре Palace.

НАЧАЛИСЬ РЕПЕТИЦИИ НАШЕЙ «ЗОЛУШКИ». Я был мальчиком из младших классов, ставившим шоу со старшеклассниками и песнями, слова к которым написал школьный староста. Неудивительно, что первые две репетиции были для меня более чем пугающими. В то время законы старшинства в школах были очень суровы. И было поразительно, как однажды войдя в рабочий ритм, все эти условности были забыты. Мелодии предлагались, критиковали, переписывались, обсуждались. Песни репетировались, сокращались, восстанавливались и снова сокращались. Оказалось, что у нашего завуча довольно неплохой голос, так что, не в силах отказать, я дал ему несколько желанных партий. Впервые в жизни я занимался тем, что дало мне почувствовать себя счастливым, – постановкой мюзикла. Мы показали шоу три раза. Я играл на фортепиано за кулисами, и каждый раз я гордился собой все больше.

Два происшествия затмили собой Рождество. Первое – новость из Италии о том, что тетушку Ви выставили из Пизанского собора за то, что она показала грудь священнику, сказавшему, что у нее слишком открытое платье. Второе произошло на Рождество. Мама привела нас с Джулианом на утреннюю рождественскую службу в Central Hall в Вестминстере. При этом она опрометчиво оставила бабушку Молли ответственной за рождественскую индейку. Я предлагал последить за духовкой, чтобы бабушка могла насладиться папиной игрой и хором, но моя инициатива была проигнорирована. На протяжении всей службы я волновался о судьбе индейки и стремился как можно скорее попасть обратно на Харрингтон-роуд. Так что маме пришлось отвезти меня домой, оставив папу и Джулиана на попечение соседа, который должен был подвезти их после небольшого чаепития.