Герцог в сияющих доспехах - Лоретта Чейз

– С… с чаем, – прорыдала девушка. – Сначала б‑бренди был в чае.

– Сначала… – повторил Рипли. – А потом?…

Олимпия извлекла из пышного рукава крошечный шелковый, отделанный кружевом квадратик, сняла очки и, вытерев глаза и нос, водрузила очки на место, поправив пальцем, чтобы сидели как нужно, и пояснила:

– Сначала я выпила тот чай, а потом то, что было во фляжке Стивена, которую я украла вчера вечером, после того как мама рассказала про брачную ночь. То есть скорее намекнула, так что много чего я так и не поняла, вот и подумала, что бренди укрепит мою решимость, подготовит к неизбежному.

– Вашей матушке следовало быть красноречивее, – заметил Рипли. – Но в то же время Эшмонт, знаете ли, не какой‑нибудь неопытный болван.

– Вот именно. Он опытный болван!

– В любом случае бояться нечего: все этим занимаются, и никто пока еще не умер – скорее наоборот.

– Да, я знаю: в результате появляются дети, – мрачно сказала она. – Мне следовало разузнать все самой, вместо того чтобы полагаться на маму. Не уверена, что она понимает, как все связано. Акт спаривания и дети. У нее их в избытке. На ее месте я бы остановилась после трех. Или после трех мальчиков. Хорошая, безопасная цифра, не правда ли?

Рипли даже не думал об этом. Слишком долго у него не было женщины, и в данное время поправить положение не представлялось возможным, однако воображение, которое так охотно подчинялось указаниям маленького мозга пониже талии, услужливо подсказало, что можно все исправить прямо сейчас – даже никуда ходить не придется.

Рипли заставил себя сосредоточиться на том, что она говорит. К счастью, леди уже сменила тему:

– Я не могла взять в толк, почему он сделал предложение именно мне. Сомневаюсь, что его положение было таким уж безнадежным. Вы бы удивились, если бы узнали, что девушки в большинстве своем готовы простить мужчине пороки и слабости, если этот мужчина – герцог. Или, может, хотя бы не удивились.

Положим, таких дамочек нашлось бы немало, да только не того сорта, чтобы из них вышла герцогиня, которая требовалась Эшмонту. При всех его недостатках даже у этого оболтуса имелась гордость – к его же собственной невыгоде. Даже в пьяном угаре не женился бы он на девице непривлекательной, низкого происхождения и не знакомой с правилами приличия. Не выбрал бы он особу глупую, скучную или вздорную. Само совершенство – вот что требовалось Эшмонту, и неважно, что он его вряд ли заслуживал.

– Я приказала себе не заглядывать дареному коню в зубы, – сказала Олимпия.

– Почему дареному? – не понял Рипли. – Он вас хочет. Разве этого недостаточно?

Она покачала головой.

– Не вижу смысла.

Должно быть, она действительно близорука. Не носи она на себе клейма «яд», Рипли и сам занялся бы ею давным‑давно.

– Все как раз очевидно: будь вы мужчиной, поняли бы.

– Вот я и пошла сегодня в библиотеку, чтобы выяснить подробности.

– Стоило ли тянуть с этим до дня свадьбы? Нет, даже не дня, а до того самого момента, когда вам полагалось сказать «да». Причем в не самом лучшем физическом состоянии.

– Я старалась не думать об этом, но мысли лезли в голову сами собой. Вы когда‑нибудь пытались избавиться от каких‑нибудь мыслей?

– Мне редко приходится особо уж стараться.

– Вы просто гоните их прочь?

– Да.

– Хорошо быть герцогом, – со вздохом проговорила Олимпия.

– Неплохо, – согласился Рипли.

Гораздо, гораздо лучше, чем сыном герцога, – Рипли знал это по собственному опыту и опыту своих друзей. Он не мог с уверенностью сказать, что их отцы составили бы троицу самых плохих отцов среди британской аристократии, но побороться за этот титул они бы точно могли.

– А вот я не могу, – сказала она. – Если что‑то засело в моей голове, мне это нужно понять, а если я не понимаю, это не дает мне покоя. Но в библиотеке я нашла только книгу по скотоводству и только тогда наконец поняла, что к чему. Нас в семье семеро, но девочка только одна. Наверняка те, кто уговорил его жениться или заставил хитростью, твердили ему: «Вот девица Гонерби. Для получения потомства лучше не найдешь. Отличные шансы, что родится наследник, да еще несколько про запас – на всякий случай».

– Зная Эшмонта, я нахожу ваши предположения исключительно малоправдоподобными. Вы наделяете его способностью рассуждать, каковой у него отродясь не было. Насколько я понял, вы привлекли его внимание тем, что в один прекрасный день выказали ему свою доброту.

– Доброту! – воскликнула она. – Просто не могла допустить, чтобы его переехал кеб.

– Вы очень быстро приняли решение и проявили изрядное проворство в действиях.

– У меня шестеро братьев, которые вечно попадают в разные переделки, так что действовала я инстинктивно.

– Он воспринял это иначе, особенно, когда вы доставили его домой. И пока вы ехали, он, похоже, хорошенько вас рассмотрел, и вы пробудили в нем желание. А поскольку вы леди, для этого необходимо жениться.

Вряд ли бедняга Эшмонт мог предполагать, какую веселую жизнь могла устроить ему эта благовоспитанная девушка.

Она покачала головой.

– Нет‑нет, тут что‑то еще. Я не из тех особ, от которых мужчины теряют голову.

Вполне вероятно, что она права. Скорее всего, Эшмонт сразу забыл бы о том происшествии, если бы не интриги дядюшки Фреда. Впрочем, Рипли не собирался просвещать девицу на сей счет. Он мог бы подсказать ей, как можно управлять Эшмонтом… но нет: она далеко не глупа, быстро догадается сама.

– Я из тех, на ком женятся из практических соображений, – продолжала рассуждать Олимпия. – Чтобы вела дом, брала на себя за все ответственность, произвела наследника и еще несколько – про запас, когда все остальное неважно.

– Эшмонт так не считает.

Она отвернулась к окошку кареты.

– Но з‑знаете ли вы… – Слезы опять потекли по ее щекам. – У нас тоже было не все гладко: ведь нас должно было быть девятеро, – и папа с мамой очень страдали. Вряд ли Эшмонт сумел бы меня утешить, случись у нас такое. И я знаю, что еще могли сказать Эшмонту в пользу женитьбы: «И никаких сомнений насчет кукушки в гнезде! Нечего и сомневаться – никто и никогда ее даже пальцем не касался».

Рыдания продолжались, и Рипли становилось решительно неуютно.

– Как я понимаю, мы дошли до стадии пьяного раскаяния, – заключил он, постукивая пальцами себя по коленке.

– Да, понимаю, вам виднее. – Она вытерла лицо бесполезным кружевным комочком. – То есть мне безразлично, как вы это называете, да я и не ждала сочувствия или хотя бы понимания.

– Я стараюсь изо всех сил, – сказал Рипли, – однако мой ум, знаете ли…