Хмурь - Ирина Лазаренко

– Кого стережетесь? – повысив голос, спрашивает Хрыч, и Зануд останавливается, ожидает, пока мы подойдем.

– Всякое бывает, – говорит он, – море рядом, горы рядом, лес. В лесах еще со времен наших дедов гномы водятся, а на той стороне залива скальные гроблины живут в горах. Кошек, чтоб гномов отваживать, у нас нет, не приживаются что-то… Да и вообще – убивец-то, быть может, ещё на воле ходит!

«Они меня теперь не выпустят», – звучит в ушах горячечный шепот Лисицы.

Значит, танна не верит в вину брата и выставила стражу, чтобы никто не сбежал из посёлка? Или здесь вправду опасаются мести сирен? Горы, лес. Ну да. Кто знает, какие чародейские творины могут прийти сюда теперь, когда стало известно, что рыбалки держали в плену сирен?

У берега воняет гнилыми водорослями, дует в лицо плотный соленый ветер. Все следы бойни убраны, о произошедшем напоминает только клетка, подвешенная к каменному выступу на огромных ржавых кольцах. Верхняя её часть выступает из воды, как мачта затонувшего корабля. Верно, во время отлива с выступа бросали сиренам еду. Или они сами кормились той рыбой, что доплывала до них, минуя рыбалок? У помостов – длиннющая рукоять, в верхней части темная, захватанная: клетку всё время приподнимали и опускали. Почему она всё еще здесь – ожидает новых сирен?

Погибших рыбалок давно предали огню, тела сирен прибрало море. Высматривать нам тут нечего, срисовывать – тоже. На что вообще надеялась танна, позвав нас? Зачем она сидит в этом поселке, отчего не возвращается в город, почему брата оставила тут же, в каком-то подвале? Неужто не волнуется о других селениях под своей рукой, где наверняка тоже держат пленных сирен?

Зачем здесь столько стражников? О чем хотела попросить меня Лисица? Я думал расспросить ее после завтрака, но утром посуду собирала другая прислужка, худосочная блеклая девка, не поднимающая глаз.

К воде тяжело спускается пожилой варка. Длинный плащ из шкур делает его похожим на медведя, башмаки гулко стучат по деревянному помосту, глаза блестят угольками из-под косматых бровей. Ветер треплет две седые косы, которые начинаются над углами его рта и спускаются на грудь.

Он останавливается перед нами, вдумчиво оглядывает с ног до головы Хрыча, потом меня. Кривит губы, отчего одна коса поднимается выше другой. Приходится задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо, и холодный свет белого солнца бьет мне в глаза. Всё тут не по-людски, в приморском Подкамне, даже солнце похоже на лёд.

– Танна собирается, – каждое слово варка выталкивает из себя, как большое одолжение, – велела подниматься и ответ держать.

Зануд смотрит на Хрыча с интересом, а Хрыч с тревогой глядит на меня. У меня же в голове полная сумятица. Я еще даже не понял, что тут произошло, а от меня уже требуют «держать ответ» за чью-то судьбу.

* * *

Зануд приводит нас к судбищу. Большущий вытоптанный в земле круг, выложенный по краю булыжниками, – прямо за околицей. Посередине сложена высокая пирамида, верхним камнем прижат хорунок с вышитым знаком племени. В круге уже людно, варкно и шумно, и мы, войдя в круг, скромно останавливаемся, не привлекая к себе внимания.

Высоченный варка в богато расшитых одеждах стоит, чуть сутулясь и широко расставив ноги, словно хочет покрепче вцепиться ими в землю. Руки его связаны впереди, некрепко, только для виду: вот он, дескать, предполагаемый душегубец. Семейного сходства между ним и танной – только властно-презрительный изгиб губ. За спиной пленника полукругом стоят стражники – четыре человека с топорами и двое варок с мечами.

– Сивый, кто это? – громко спрашивает танна и тычет пальцем в грязного и донельзя смущенного мужичонку, который ссутулился в лапах у стражника.

– Эт-та? – повторяет вопрос Сивый, растягивая слова на манер рыбалок, и в его глазах пляшут искры. Издевается. – Эт-та мужик.

– Знаешь его?

– Тебе-то что?

Танна окидывает взглядом собравшихся. Много рыбалок стоит в круге, еще больше – за его пределами. Выделяются в толпе немногочисленные варки – танна, Сивый и стражники.

– Отчего он в был в лесу? С охраной! Лагерем стоял! Что он должен быть сделать, а?

– Да чего он может сделать-та, – Сивый оглядывает мужика, как приставшую к подошве рыбью чешую.

– Ты творишь козни, брат.

Сивый сплевывает и отворачивается.

Танна смотрит на мужика, не мигая, под ее взглядом тот бледнеет, краснеет, вжимает голову в плечи, но продолжает смотреть ей в глаза, как зачарованный горгоной кроль.

– Скажи, зачем был в лесу, – медленно произносит она. – Не скажешь – скормлю скотокрабам. Скажешь – уйдешь живой.

Он молчит, дышит с присвистом сквозь зубы, несколько раз сглатывает. Еще какое-то время они играют в гляделки, потом танна коротко двигает подбородком, и стражники ведут мужика прочь от судбища. Пленник повизгивает, загребает ногами, поднимая серую пыль. Рыбалки в круге молчат, поедают глазами Сивого. За кругом громко перешептываются, но слов не разобрать.

– Ну а ты что скажешь? – танна оборачивается к Хрычу. До этого мига я был уверен, что она не заметила нашего прихода.

Хрыч смотрит на меня. Вот вечно так: как щёки надувать – так Хрыч, как ответ держать – так сразу Накер. Не готов я отвечать, да и Хмурой стороне мне показать нечего. Попробовать, конечно, можно, да только понравится ли ей моё вторжение на авось?

– Девушка из длинного дома что-то знает, – говорю, сам себе удивляясь, – Лисица. Давайте её спросим. Она здесь? У неё цветные нити в волосах…

– Эт-та, штоль? – бодро доносится от домов.

К судбищу идут варки, трое. Стражники? Наверное, да, но доспехи на них другие. Они тащат длинный грязный мешок. В нём угадываются очертания чего-то изломанного, неживого.

– Удавилась в лесу, – равнодушно говорит стражник, когда мешок опускают наземь. Шепоток в толпе становится гулом, потом рассыпается на восклицания. – Прям в виду поселка удавилась. Мы вот приметили да сняли, чтоб марькой не стала, а то как начнет ходить-завывать промеж домов – такое нам надо?

Смотрю на мешок и почти вижу обвернутое им тело. Я откуда-то знаю, что мертвая Лисица – белая, что на её теле есть синяки и кровоподтеки. Знаю, что все три стражника ухмыляются, хотя их лица невозмутимы. Я шагаю к мешку, но один из варок преграждает мне дорогу. Поднимаю взгляд, щурясь от ледяного солнца, и вижу, что рот стражника беззвучно открывается. Потом понимаю, что у меня звенит в ушах.

«Они меня не выпустят».

Я даже не попытался задержать Лисицу утром, когда пришел Зануд. Я отправился шататься по поселку. И, пока я говорил с рыбалками…

– Странная история, – бросает танна, глядя на брата, – твоя стража, не моя.

Сивый склабится. Лисица мертва, и подозрения танны некому укрепить.

Мысли в моей голове – неповоротливые и тяжелые, как мельничий жернов, в ушах всё еще звенит, но я заставляю себя думать. Лисица знала о сиренах что-то, из-за чего её убили. И, наверное, не только о сиренах. Что тут вообще происходит, дележ танства между варками?