Эшафот забвения - Виктория Платова

– А сейчас она где?

– Да не знаю…

Но и этого было достаточно: как я могла не понять, что этоточень дорогой запах может принадлежать только очень дорогой женщине? Оченьдорогой и очень изысканной. Очень дорогие платья, очень дорогие сигареты;бутылка очень дорогого коллекционного шампанского, стоявшего рядом со старухой,встраивается в эту самодостаточную систему идеально.

И запах.

Я не могла различить его, находясь на некотором расстоянииот Леночки – в курилке или в павильоне за кофе, – пагубная страсть к двумпачкам “Житан Блондз” В день отбила мне все начатки обоняния. Но вот близко,рядом, с кожей, с волосами, – я все же кое-что ощущала.

Ощущала опосредованно, улавливая лишь дальние отблески, лишьхвост кометы, – через дядю Федора, через мертвую Александрову…

Почему же Митяй все-таки не дождался меня у павильона?Слишком ревнив и слишком горд, чтобы быть свидетелем чужих объяснений. Нужнопросто успокоить его: тебе ничего не угрожает, твое тело не сравнится ни с чьимдругим. Ни с чьим другим – это была правда только сегодняшнего дня.

Мне стало немножко грустно. Духи Леночки Ганькевич тоже былигрустными – как мимолетная встреча без всякой надежды на длительную связь, безвсякой надежды на ужин в семейном кругу и маленького пса, которого нужновыгуливать сырыми вечерами… Она знала толк в себе, она знала, чем всезакончится, – эта преуспевающая модельерша, безумно влюбившаяся в сумасшедшегогения Братны: без всякой надежды.

Идя длинными переходами “Мосфильма”, я старалась не думать оЛеночке, я старалась не строить никаких предположений. Слишком нелепой, слишкомтяжелой выглядела общая картина. Один раз я уже безнадежно ошиблась, заподозривв убийстве Александровой Фаину Францевну Бергман. Чем правдоподобнее выглядитверсия, тем она бесперспективнее, теперь я убедилась в этом на практике.Леночка, конечно, сошла с ума от любви, она даже позволила себе сказать самомуБратны: “Я тебе еще устрою кино!” – но не понимать же это так буквально. И чемобъяснить то, что одна женщина, смертельно оскорбившая другую, спустя пятнадцатьминут распивает с ней шампанское?..

Теперь тебя ничего не должно волновать.

Лапицкий, конечно, врет, что его разжаловали… Но что онделает здесь на самом деле?

И эти духи. Их аромат, подсмотренный в волосах дяди Федора,преследовал меня. Он становился все сильнее, он оглушал меня, он проявлялся,как древние тексты проявляются сквозь вновь написанные. Одни и те же духи всочетании с разной кожей дают разный эффект. Господи, как легко было этопредположить… Леночка пометила ими Татьяну Петровну Александрову, зарезанную впустой гримерке.

И, коснувшись увядшей кожи, они стали проводником смерти.

Они и были смертью.

Леночка, такая тонкая, такая изысканная, несовместимая скровью… Но ведь и крови никакой не было.

Это было тонкое убийство.

Уже выходя со студии, я нашла недостающее слово.

Это не было убийством. Это был ритуал.

* * *

…Митяй ждал меня около машины, бледный и собранный. Ондействительно переживает, бедняжка.

– Все в порядке, – сказала я и поцеловала его в щеку.Он остался безучастным, он даже не потянулся к моим губам, как сделал бы этоеще час назад.

Похоже на самую настоящую ревность, я улыбнулась и сказалапро себя: “Пока твое тело со мной, тебе ничего не угрожает, милый, ни о комдругом не может быть и речи”.

Тем более о капитане Лапицком. Он заслуживает толькострастной ненависти, так же как и ты заслуживаешь только страстной любви.

– Садись, – сказал Митяй и почему-то распахнул заднююдверцу. А я так привыкла ездить рядом с ним…

Я поняла – почему – сразу же, как только села в дальний уголсалона. Кроме меня и Митяя, в “девятке” был еще и телохранитель Кравчука Сеня.А рядом со мной тотчас же устроился еще один из ребят Кравчука, выполнявший вгруппе расплывчатые функции водителя, – Бадри, обладатель вальяжногогрузинского имени и совершенно обычной, интернационально-европейской морды.

Я не испугалась такому расширенному составу делегации, лишьслегка удивилась.

– Куда едем? – стараясь быть беспечной, спросила я и,не вытаскивая из сумочки всю пачку, нащупала в ней сигарету и достала ее.Бадри, сидевший рядом со мной, галантно поднес зажигалку, демонстрируяотработанные до автоматизма навыки официанта. Должно быть, перед тем каквпихнуться в съемочную группу, он проходил стажировку в “Попугае Флобере”.

– На похороны, – вместо Митяя, к которому я обращалась,сказал Сеня В его устах это прозвучало зловеще.

– На похороны? – переспросила я.

– Сегодня хоронят Александрову, – не дав мнепо-настоящему испугаться, продолжил телохранитель Кравчука, – все должно бытьпо-человечески. Раз уж так случилось. У Юрьевича знакомый директор кладбища. Они за могилой будет присматривать. Известная же была актриса… Шеф тоже подъедет.

Еще один посвященный, но, судя по всему, здесь все посвященыв происшедшее с актрисой, включая Митяя. Как же мало я тебя знаю, мальчик, мойсобственный мальчик. А ведь я была почти согласна остаться с тобой, я былапочти согласна сказать тебе “да”. “Да, да, да, – говорило мне мое собственноетело, замиравшее в предчувствии его тела, оно и сейчас говорило то же самое,несмотря на присутствие двух угрюмых свидетелей. – Да, почему нет? Ведь ты жехочешь его?” Иначе хотя бы сейчас ты не думала бы о его руках, напряженных илегких, как ветви деревьев, о его икрах, сильных, как греческие колонны, о егогруди, утыканной двумя очаровательными факелами сосков, о том, о чем я дажемысленно боюсь произнести вслух без того, чтобы у меня не подкашивались ноги ине становилось пусто в животе. Все ясно, сказал бы сукин сын Лапицкий, фаллос,пенис, член, дальше по списку, ты просто ополоумела от долгого воздержания; илиты просто ополоумела от этого кобелька, так идеально тебе подходящего… Или тыпросто открыла для себя оголтелый, ничем не прикрытый секс, ничего неподелаешь, издержки позднего развития…

Так и есть, пока существует это безудержное влечение, ему невозможнопротивостоять, даже если на самом его дне нет никакого осадка романтическойлюбви.

Странно, что Сеня поехал с нами, а не с Кравчуком, мелькомподумала я и тотчас же забыла об этом, представив, куда мы едем. И тут жеустыдилась своих крамольных фантазий, связанных с Митяем, его затылок и сейчаспокачивался у меня перед глазами. Во всяком случае, ее хотя бы похоронятпо-человечески, такого милосердия и сострадания я даже не ожидала от Кравчука.Возможно, он пошел на определенный риск, решив официально похоронить старуху наодном из кладбищ. Или его приятель директор сделает это неофициально и кладбищеобогатится еще одной заросшей могилой с деревянной табличкой “Неизвестная”?..