Дальше живут драконы - Александр Афанасьев

Сонтаг не ответил

— Лейтенант, я задал вам вопрос!

Сонтаг посмотрел на очкастого, у которого не было на груди ни одного значка или награды за службу во Вьетнаме

— Я слышал, что вы задали мне вопрос, но я не собираюсь давать на него какой-либо ответ.

Очкастый перевел взгляд на подполковника

— Хорошие у вас кадры — сказал он — просто замечательные

Сонтаг снова заговорил

— Сэр, я не знаю ни вас, ни ваших полномочий, ни даже вашего имени. Все что я знаю, то, что вас не было в Кхе-Сани, и в Хюэ тоже не было, иначе бы я вас помнил. И потому у вас нет права давать такие оценки.

Очкастый уставился на него, а Сонтаг смотрел в ответ. Нагло и вызывающе, поскольку как сказал один его приятель, лизоблюдам на большой земле можно пригрозить послать их в Нам, а нам это точно не грозит. Наконец, очкастый не выдержал и покинул поле безмолвного боя.

Полковник испытующе посмотрел на него

— Не то чтобы я это одобрял.

— Это что за тип, сэр?

— Контрразведчик. Слышал про дело Кайеса?

Про дело Кайеса он слышал — парень был здесь героем, а вернувшись, предпринял попытку убить президента. За малым не получилось.

— Кто не слышал.

— Ну, вот теперь к нам прислали пару самолетов этой шушеры, которая ищет чем заняться. Я тебя поддержу… но наговнять они могут.

— Сэр… я правильно понял? Спецбоеприпасы?

— Пока это только исследования. И не более

Сонтаг как то отстранено подумал — господи, неужели начинается? Неужели кто-то в Вашингтоне, мать его так — все-таки решил пойти ва-банк чтобы попытаться все же выиграть эту безнадежно просранную войну?

Вопрос о том что они проигрывают войну и надо что-то делать — встал уже в шестьдесят седьмом. Мистер Макнамара, бывший старший исполнительный офицер корпорации Форд и нынешний министр обороны, первый гражданский министр обороны в истории страны — как то раз в порыве искренности и отчаяния заявил журналистам: что вы хотите, чтобы я сделал? У меня на сегодняшний день есть всего сорок непораженных целей. Ни одна из них не стоит не только пилота и самолета, но даже стоимости сброшенных на нее бомб. Есть, например шинный завод — по их меркам шинный завод означает всего лишь то, что они латают примерно тридцать шин в день на допотопном оборудовании. От того что мы сбросим на него бомбы не изменится ничего. Они просто продолжат борьбу.

Вопрос об эскалации — всегда натыкался на одно: на перспективу большой войны с Японией. На что американцы не готовы были пойти. Семьдесят девятое быстроходное соединение, в котором не было ни одного корабля, не способного поддерживать тридцать узлов в час — играло в кошки-мышки с первым и вторым Императорскими флотами и никто не знал, чем вся эта игра закончится. Русские были готовы даже к обмену ядерными ударами — они ставили на карту всего лишь Порт-Артур и Владивосток. А дальше у них была Сибирь. Американцы подставляли Лос-Анджелес и Сан-Франциско, Сан-Диего и Сиэтл. Размен был неполноценным…

Тем не менее, вопрос применения ядерного, химического или биологического оружия — время от времени всплывал.

— С таких исследований все и начинается, сэр.

— В любом случае решать будем не мы.

…

— Дело на контроле у самого Вести[125]. Кстати, документы на твою Серебряную звезду уже подписаны…

— Это авансом что ли?

— Выходит так. Система щедра, когда ей от тебя что-то надо.

— Да мне…

— Не спеши.

…

— Принимай все как есть, мой тебе совет. И да… отчет напиши такой, какой считаешь нужным, понял?

…

— Не тот что от тебя ждут

Сонтаг посмотрел на подполковника. Тот кивнул

Господи… есть ли конец этому дерьму?

Нету…

Сайгон, Кохинхина. 1971 год

Сайгон для европейцев был решительно небольшим городом, всего несколько улиц, где было что-то приметное. Несколько отелей. Бары. Злачные заведения — типа варьете Хайнц-57 или бань на Ту-до стрит. Там был один и тот же контингент, военные, которые вырвались из ада глубинки, джунглей и аванпостов, сбитых вертолетов и засад на дорогах — и гражданские. Подрядчики, которые приезжали сюда строить, поить армию Кока-Колой и за год становились миллионерами. И журналисты, летописцы войны, которые давно не верили в то что ее удастся выиграть и писали до омерзения фальшивые — или до ужаса честные репортажи о том что тут происходит — о сожженных напалмом деревнях и о девятнадцатилетних пацанах, возвращающихся отсюда в гробах. Это один из них — снял убийство вьетнамским генералом пленного партизана, снимок, ставший самым известным за всю войну.

История эта — случившаяся в реальности — стоит того чтобы ее рассказать. Потому что в ней — как в капле воды — содержится история той страшной войны.

Фотокорреспондент «Ассошиэйтед Пресс» Эдди Адамс был личным другом командующего морской пехотой США во Вьетнаме генерала Льюиса Уолта и неоднократно бывал на операциях вместе с американскими подразделениями, освещая наиболее известные сражения. Свою самую известную фотографию Адамс сделал через несколько недель после возвращения во Вьетнам.

30–31 января 1968 года в Южном Вьетнаме началось первое широкомасштабное наступление сил НФОЮВ и северовьетнамской армии, известное как Тетское наступление. Одной из главных целей наступления была столица страны Сайгон, в котором развернулись уличные бои. На второй день наступления, 1 февраля, в атмосфере царившего повсюду хаоса, Адамс отправился в китайский квартал Сайгона Чолон, где шли ожесточенные бои за буддийскую пагоду. Когда он прибыл туда, пагода уже была взята южновьетнамскими войсками.

Фотокорреспондент «Ассошиэйтед Пресс» Эдди Адамс и оператор NBC Во Суу, стоявшие возле пагоды Анкуанг, обратили внимание на двоих вьетнамских морских пехотинцев, конвоировавших человека в клетчатой рубашке и черных шортах; руки пленного были связаны за спиной. Во Суу включил кинокамеру. Бригадный генерал Нгуен Нгок Лоан, шеф южновьетнамской полиции, взмахом руки приказал охранникам отойти и шагнул к их подопечному, стоявшему, опустив глаза к земле. Ни говоря ни слова, Лоан вытащил револьвер, вытянул правую руку, почти коснувшись стволом головы пленного, и нажал на спуск. Фотограф Эдди Адамс тоже нажал на спуск.

Казнь в Сайгоне стала одной из самых знаменитых фотографий Вьетнамской войны. Эдди Адамс получил за неё несколько премий, в том числе Пулитцеровскую премию и награду «World Press Photo of the Year» как лучшая фотография 1968 года. Фотография была опубликована на первых полосах многих газет по всему миру, и, как считается, сыграла свою роль в изменении отношения американского