Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

Шебаршин выступил с обоснованием, зачем это надо сделать, и доводы его были очень убедительными. Крючков был против, мог бы зарубить проблему на корню, не дать ей хода, но он предложил обсудить этот вопрос. Вопрос был горячий, потому и выступающих было немало — говорили люди без всякой подготовки, без бумажек, излагали то, что было у них в мыслях.

Выступил и Виталий Михайлович Прилуков. Он считал, что время отделять разведку от КГБ еще не наступило — рано. Его поддержали все выступавшие. Леонид Владимирович остался в одиночестве, пробный шар, брошенный им, не попал в лузу — проскочил мимо.

Но идея была высказана, она не повисла безрезультатно в воздухе, так оно через некоторое время и произошло.

Выживать же КГБ как структуре было сложно, ее трясли проверки, комиссии, допросы, постоянные сдачи экзаменов на прочность, по коридорам ходили люди с колючими недоверчивыми глазами, называли себя демократами и требовали ответы на вопросы типа: «А что ты делал до революции? Не ты ли менял паровозы на леденцы, а паклю на галоши, тем самым оставив наше демократическое государство без стратегического запаса — пакли?». Вопросы звучали смешно, если бы концовки не были грустными: людей увольняли.

А остаться без работы в ту пору, без зарплаты, хотя бы самой маленькой, было равносильно смерти, потому что люди после первых же экономических реформ остались голыми — все их деньги, хранившиеся на сберегательных книжках, были обращены в пыль.

Но как бы там ни было, разведка выжила. При Примакове Мишин работал в административно-хозяйственном управлении разведки, затем в Финляндии, в нашем представительстве, потом ушел на пенсию — время подоспело. Были люди, которые выступали против возвращения Мишина в разведку: «Его шеф Крючков сидит в тюрьме, а мы делаем этакий “куп де грас” — жест великодушия, берем его человека к себе», — но Примаков отмел все сомнения по этому поводу двумя короткими фразами:

— Ну и что? Он же не занимался политикой, не осуществлял ее…

Этого было достаточно, чтобы судьба Мишина была решена так, как хотелось самому Мишину.

С Крючковым дело было хуже — он сидел в тюрьме. Семья рухнула с высот благополучия, буквально скатилась в нищету. Особенно страдал младший сын Крючкова Алексей. Был он человеком гордым, характер имел независимый, часто спорил с отцом, если бывал с ним не согласен.

Крючков, глядя на сына, говорил Мишину:

— Алешке надо найти жену-татарку.

— Почему именно татарку?

— Они очень крепкие в любви, в семье, в хозяйстве, в жизни. С такой женой Алешка не пропадет.

Но женился Алешка не на татарке, на обычной московской девчонке по имени Ирина, выросшей в обычной семье. Мать ее была начальницей ЖЭКа, особых радостей в жизни Ира не знала, но на окружающий мир смотрела трезво и понимала, что когда-нибудь и на ее улице будет праздник.

Когда отгремела свадьба и молодые обустраивали свое новое жилье, Екатерина Петровна — мама Алеши — приехала к ним. Прошлась по квартире, вскидывая руку и указывая на то или иное место:

— Вот здесь будет стоять гардероб, здесь — книжный шкаф, здесь — тахта, здесь — диван…

— Екатерина Петровна, я — жена Алексея, и я сама решу, что где будет стоять…

Екатерина Петровна онемела — с ней еще никто никогда так не разговаривал. Ведь все же она — жена члена Политбюро, гранд-дама, так сказать. Могли бы к ее мнению и прислушаться. Но Ирина сразу же все поставила на свои места. Екатерина Петровна по этому поводу даже всплакнула. Но делать было нечего — жену выбирал-то Алешка. Если бы выбирала она — вполне возможно, это был бы совсем иной человек.

Потом Алексей Крючков работал в Мексике, от него часто приходили письма, и письма эти были такие, что Крючков выговаривал Мишину:

— Ты, прежде чем отдать письмо Екатерине Петровне, отдай мне, я прочитаю его и соображу, нужно отдавать послание Екатерина Петровне или нет. Понял? А? Усваивай науку!

Эту науку Мишин усвоил, и была она, между прочим, не самой плохой в его жизни.

Говорят, человека формирует окружение, и это формирование происходит до самой старости, до того момента, когда, кажется, ничего нельзя уже сделать, — и все равно в человеке происходят изменения. До последнего — смертного — часа. Так окружение формировало и самого Леонида Владимировича Шебаршина, и оно нам интересно.

Алексей Крючков вернулся из Мексики и никак не мог смириться с тем, что увидел: и падение отца, угодившего после августа девяносто первого года в тюрьму, и слезы матери, и нехватка денег, в которой очутилась некогда благополучная и богатая семья Крючковых, — все это больно ударило по нему. И человек сорвался, запил… Умер он в бане, на даче в Раздорах, когда ему не было пятидесяти лет.

Михаил Федорович Титов — фигура в спортивном мире известная. И не только в спортивном. Хоккеист. Титулованный — наград, медалей, званий, кубков, дипломов количество бессчетное; человек он добрый, открытый, Шебаршин поддерживал с ним отношения до самой своей кончины. Титов как мог подкармливал его, часто навещал — привозил продукты, в том числе и паек из «Леса», иногда забегал просто посидеть, проведать своего бывшего шефа.

Титов — полковник службы внешней разведки, мастер спорта международного класса. Часто бывал с Шебаршиным в поездках, в том числе и в боевых — в Афганистане.

Мальчишкой Титов пришел в клуб «Серп и молот», учился там, получал физическую закалку, давал хорошие результаты по сопутствующим видам спорта, стал хоккеистом — как он сам понимал, хоккеистом неплохим, начал играть, из клуба его перетянули в «Динамо», — вначале в молодежную команду, а потом он очутился в команде мастеров — пригласили туда.

Спортивное общество «Динамо», как известно, закреплено за правоохранительными органами — МВД, КГБ и так далее, виды спорта поделены, чтобы не пересекаться, не толкаться, не мешать друг другу, — и так уж сложилось, что хоккей пребывал под патронированием Комитета государственной безопасности. Будучи игроком команды мастеров «Динамо» Титов был аттестован, как принято говорить у военных, и получил звание лейтенанта.

Ну а потом начался обычный служебный рост — все выше и выше. И играть приходилось, и тренироваться, и работать до седьмого пота: в то время, когда Шебаршин был начальником разведки, Титов занимал должность заместителя руководителя аппарата.

Летать приходилось много — неоднократно вместе с Шебаршиным бывал в Герате, в Джелалабаде, в Кабуле.

Особенно опасно было летать, когда наши ушли из Афганистана — тогда каждый полевой командир считал себя наместником Аллаха на земле, делал что хотел, воевал с кем хотел и едва ли не главной своей задачей видел какой-нибудь сбитый самолет или вертолет.

Сбивали все, что появлялось в воздухе, вот ведь как. Очень легко могли сбить и самолет с нашими людьми, более того, это бывшему нашему противнику только удовольствие бы доставило.

А Шебаршин и Крючков летали туда из Москвы, чтобы освободить наших ребят. Иногда поездки не приносили ничего, кроме разочарования и горьких последующих раздумий, иногда возвращались с уловом — удавалось сделать доброе дело, выдернуть на волю попавших в беду советских солдат.