Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

— Твоя мать хорошо там устроилась? — спросил он, словно только это его и волновало.

— Да, у нее очаровательные комнаты, и обслуживают ее тоже хорошо. Похоже, монахини ее просто обожают, — сказала я. — Грейс при ней. А тамошняя привратница называет маму «наша королева», словно ничего и не переменилось.

— Ну, значит, она, как всегда, устроилась по своему вкусу. — И было видно, что дядя Эдвард весьма этим удовлетворен.

Он привез множество интересных рассказов о крестовом походе в Гранаду, о красоте и элегантности мавританской империи, о решительном намерении христианских правителей полностью изгнать мавров из Испании. А еще он рассказывал мне немало примечательного о королевском дворе Португалии и о своих приключениях в этой стране. Они исследовали ее южные окраины вплоть до африканского побережья. Дядя сказал, что там есть и золотоносные шахты, и богатейшие рынки, полные редких специй, и невероятное количество драгоценной слоновой кости, которую может подобрать любой, кто осмелится забраться достаточно далеко в глубь того континента, где солнце печет невыносимо жарко, а в морях у побережья часто бушуют штормы. Он рассказывал, что в Африке есть некое королевство, где поля буквально выстланы золотом; там любой человек может стать богатым, даже если будет просто подбирать с земли золотые самородки. Немало в Африке и странных редких животных — он видел их шкуры; и пятнистые, и полосатые, и самые благородные, золотистые. Он уверял нас, что там, в самом сердце этой огромной страны, есть, возможно, такое царство, где своими чернокожими подданными правит белый христианин и настоящий герой, которого зовут Престер Джон.[49]

Генриха истории о волшебных царствах совершенно не интересовали; он тут же увел дядю Эдварда в свои покои, и они полдня просидели там взаперти. Затем наконец Эдвард снова вышел к нам, сияя своей беззубой улыбкой, а Генрих с довольным видом обнимал его за плечи, и я поняла: новости, которые привез мой дядя, несколько успокоили вечно встревоженную душу Генриха.

Оказалось, что мой муж настолько преисполнился к Эдварду доверия, что решил поставить его во главе войска, обороняющего Бретань.

— Когда ты уезжаешь? — спросила я.

— Очень скоро, — сказал мой дядя. — Времени терять нельзя, и потом… — он улыбнулся, показывая розовые десны, — …и потом я предпочитаю всегда быть занят реальным делом.

Я тут же потащила его в детскую, разместившуюся во дворце Элтам, желая показать, каким большим стал теперь его внучатый племянник Артур. Мой сынок уже умел крепко стоять на ножках и даже немного ходить, правда, то и дело цеплялся за кресло или за стул. Больше всего он любил бродить по комнатам, держась за мой палец, неуверенно разворачиваясь и переступая крошечными ножками с поджатыми внутрь пальчиками. Он весь просиял, увидев меня, и тут же ко мне потянулся. Он уже начинал говорить, точнее, петь, как птичка, но слов еще не произносил, кроме слова «ма», что, как мне казалось, означает «мама», и словечка «бо», которое в его понимании означало все, что ему нравится. Он обожал, когда я его щекотала, и весело смеялся; а еще он любил бросить на пол любую вещь, которую ему дали, и ждать, что, может, кто-нибудь ее поднимет и снова даст ему, а он снова ее бросит. Эта игра ему никогда не надоедала. Но самую большую радость ему доставляла игра с Бриджет в мячик — она давала ему свой мячик, и он его бросал, а она тут же летела его ловить; казалось, они играют в теннис, и Бриджет старалась перехватить мячик до того, как он ударится об пол и несколько раз подскочит. Артур прямо-таки булькал и каркал от восторга, глядя, как моя младшая сестренка бежит за мячом.

— Ну, разве это не самый красивый мальчик на свете? — с гордостью спросила я и была тут же вознаграждена дядиной светлой, хотя и беззубой, улыбкой. — А кого ты ездил смотреть в Португалию? — Я прижала Артура к плечу, нежно поглаживая мальчика по спинке. Он был тяжеленький, и я щекой чувствовала исходившее от него тепло; и меня вдруг охватило какое-то свирепое желание никогда и ни за что не допустить, чтобы его спокойствию и безопасности что-то грозило. — Генрих говорил, что послал тебя в Португалию посмотреть на какого-то мальчика. Но с тех пор, как ты уехал, никаких разговоров об этом не было.

— В таком случае Генрих сам тебе все расскажет. Да, я видел маленького пажа, который прислуживает сэру Эдварду Брэмптону, — сказал мой дядя, очаровательно шепелявя. — Кто-то из придворных интриганов решил, что этот мальчишка удивительно похож на моего бедного племянника Ричарда. Люди, как ты знаешь, любят устраивать много шума из ничего. Жаль, что им больше нечем заняться.

— А этот мальчик действительно похож на Ричарда? — спросила я.

Эдвард покачал головой:

— Нет, не особенно.

Я на всякий случай огляделась, но рядом не было никого, кроме кормилицы, а ее в этой жизни интересовало одно — побольше и повкусней поесть и выпить эля.

— Милорд, вы уверены? Вы сможете рассказать о нем моей матушке?

— Я не стану говорить с ней об этом. Это наверняка ее расстроит, — твердо заявил мой дядя. — А тот маленький паж — самый обыкновенный парнишка и совершенно не похож на ее сына и твоего брата. Я абсолютно уверен, что это не Ричард.

— А что Эдвард Брэмптон? — не отставала от него я.

— Сэр Эдвард вскоре должен прибыть с визитом в Англию, но сперва он хотел завершить кое-какие свои дела в Португалии, — спокойно ответил Эдвард. — А своего хорошенького пажа он намерен отпустить. Ему совершенно не хочется создавать в нашем обществе новую смуту и причинять беспокойство королю, привезя с собой чрезвычайно шустрого, повсюду сующего свой нос мальчишку.

В этих словах явно было заключено больше, чем я сумела понять, и я спросила:

— Но если этот мальчик ничего собой не представляет, если это просто маленький хвастунишка, то как же из-за подобного ничтожества мог возникнуть такой шум в Лиссабоне, что даже мы в Лондоне его услышали? Если он — никто, зачем же ты вообще ездил в такую даль, чтобы его увидеть? Это ведь не так уж близко от Гранады. И зачем сэр Эдвард приезжает в Англию? Он что, хочет встретиться с королем? С чего бы это Генрих решил оказать ему такую честь, зная, что он был верным слугой Йорков и всем сердцем любил моего отца? И почему сэр Эдвард решил уволить своего пажа? С чего вообще вся эта суета, если этот мальчишка — никто?

— Я думаю, нашему королю будет приятней, если мальчишка останется в Португалии, — слегка пожав плечами, ответил Эдвард.

Я некоторое время молчала, глядя на него, потом медленно промолвила:

— Нет, я тут все-таки чего-то не понимаю. Во всем этом явно есть какая-то тайна.

Дядя Эдвард ласково похлопал меня по руке, которой я прижимала к сердцу тепленькое тело своего ребенка, и сказал: