Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

Действительно, некоторые элементы уходят корнями в хрущевскую послесталинскую оттепель, хотя новое мышление выходило далеко за рамки тех ранних проявлений. В 1970-х годах, по мере развития разрядки между Востоком и Западом, росли и представления о перестройке (перестройке) международных отношений. В начале 1980-х годов, когда разрядка уступила место возобновлению конфронтации, росло понимание того, что жесткость советского мышления была важным фактором, а также такие действия СССР, как интервенция в Афганистан и развертывание ракет SS-20, направленных на Европу. Это зарождающееся новое мышление возникло не только в академических институтах, но и в Академии общественных наук Коммунистической партии, в аппарате Центрального Комитета и в Министерстве иностранных дел.33 Новое мышление не ограничивалось лишь московской интеллигенции и внешнеполитического сообщества. Эдуард Шеварднадзе рассказывал, как он и Михаил Горбачев, будучи региональными партийными лидерами в конце 1970-х годов, говорили о необходимости радикальных изменений в мышлении и действиях партии как во внутренних, так и во внешних делах.

Вскоре после смерти Леонида Брежнева Юрий Андропов тихо поручил провести большое количество исследований о возможных новых подходах, с которыми ознакомился, в частности, младший член Политбюро Горбачев.35 Аналогичным образом, работа над пересмотренной партийной программой, начатая при Брежневе в 1981 году, была продолжена более серьезно при Андропове и Черненко. Даже Черненко в 1984 году в опубликованном руководстве по составлению программы дал понять, что предсказание о скором крахе капитализма и победе коммунизма, которое "преждевременно" было включено в предыдущую (1961 года) программу, будет исключено. А во внешней политике он подчеркнул необходимость предотвращения ядерной войны.36 Новая пересмотренная программа, принятая на двадцать седьмом съезде партии, воплотила в себе многие темы нового мышления, хотя, как документ, находившийся на рассмотрении и анализе в течение нескольких лет, менее полно, чем Политический отчет ЦК Горбачева.

 

Шеварднадзе очень лаконично описал внешнеполитическую программу, лежащую в основе и применении этих широких предложений. Он написал это на основе доклада съезду партии,

 

Наши установки были четкими: прекратить подготовку к ядерной войне; перевести советско-американские отношения на рельсы нормального, цивилизованного диалога; отказаться от мертвых, жестких позиций в пользу разумных, взаимоприемлемых компромиссов; перевести наши дела на баланс интересов; стремиться к ограничению военного потенциала до уровня разумной достаточности; подтвердить принцип всеобъемлющего контроля и проверки; искать пути прекращения ядерных испытаний и демонтажа американских и советских ракет средней дальности в Европе; вывести советские войска из Афганистана; создать систему безопасности в Европе на основе Хельсинкского процесса, радикально сократив ядерные и обычные вооружения; разрядить региональные конфликты, нормализовать отношения с Китаем; строить отношения с соседями на основе уважения их интересов и принципов невмешательства в их внутренние дела; заниматься глобальными проблемами.

Все это должно было быть воплощено в практической политике38.

 

Сам Горбачев, выступая на закрытом заседании перед ведущими деятелями Министерства иностранных дел три месяца спустя, назвал доклад съезду "глубоким анализом мирового развития и основных тенденций внешнеполитической деятельности Советского государства" и призвал членов съезда к "более реалистичному подходу", основанному на "более трезвой и широкой эволюции конкретных фактов, а не рассматривать все только с точки зрения собственных [то есть советских] интересов".

Новое мышление, в новых подходах и лежащем в их основе понимании, было гораздо менее развито в отношении внутренних событий. Глубина проблем и масштаб необходимых изменений, столь поразительные в области национальной и международной безопасности, были менее понятны в отношении внутренних эко номических и политических реформ, включая надвигающуюся проблему гражданства. В какой-то степени неспособность оценить степень внутренней советской слабости способствовала более радикальному подходу к безопасности и внешним делам. Например, накануне своего прихода к власти Горбачев в декабре 1984 года в речи на партийной конференции по идеологии повторил тему, также озвученную Андроповым в ноябре 1982 года, о том, что социализм (и Советский Союз) "оказывает свое основное влияние на мировое развитие благодаря своей экономической политике и успехам в социально-экономической сфере".

Пересмотренная программа партии... хотя и не противоречила сдвигу в сторону нового мышления, была менее масштабной, чем доклад Горбачева. Она отражала не только длительный процесс совместного редактирования, но и то, что в новом коллективном руководстве сохранились сильные консервативные тенденции. Были и другие признаки этого факта.

Несмотря на значительные успехи в отставке консервативных оппонентов, Горбачев и его новая команда столкнулись и с некоторыми неудачами. В частности, в феврале провалилась попытка сместить члена Политбюро Динмухамеда А. Кунаева с его региональной партийной базы в качестве первого секретаря Коммунистической партии Казахстана. В ходе подготовки к республиканскому съезду партии, предшествующему общенациональному, один из казахстанских партийных чиновников, действуя как представитель центрального секретариата партии, подверг Кунаева резкой критике. Для того чтобы донести сигнал до общества, это выступление и критика были опубликованы в "Правде". Несмотря на это, казахская партийная машина, члены которой знали, что они будут вычищены вместе со своим лидером, демонстративно оставила его в партии. Вместо этого чиновник, критиковавший Кунаева, был снят! Критика Кунаева, опубликованная в "Правде", стала первой подобной прямой критикой члена Политбюро, который затем не был немедленно снят с должности, начиная с 1920-х годов. Этот эпизод показал, что власть даже генерального секретаря и его секретариата в Москве имеет пределы, и показал, что даже внутри Политбюро существует осторожность против слишком решительных действий. Горбачев и его коллеги не хотели форсировать события и предпочитали потратить больше времени на подготовку. Другому укоренившемуся консервативному партийному руководителю республики, Владимиру Щербицкому из Украины, в это время даже не был брошен вызов.

Отношения СССР с Соединенными Штатами не были центральным вопросом на внутрисоветской политической арене, хотя во многом они имели косвенное значение. Горбачев не хотел делать себя политически уязвимым, создавая впечатление, что он уступает американским тенденциям в отношениях, не отстаивая при этом советские интересы. Даже если его новое мышление и начинающиеся внутренние реформы будут двигаться в направлениях, которые Соединенные Штаты будут приветствовать, он не хотел, чтобы казалось, что его шаги отвечают американским, а не переоцененным советским целям. Прежде всего, он не мог создать впечатление, что его новая пропаганда просвещенной общей безопасности осуществляется за счет предполагаемых интересов советской безопасности. И в отношении самой большой предполагаемой угрозы безопасности - американской СОИ и ее потенциала, не только блокирующего сокращение вооружений, но и увеличивающего риск ядерной войны, - ему не удалось убедить президента Рейгана в Женеве. Таким образом, эта проблема оставалась в центре его повестки дня в отношениях с Соединенными Штатами.

 

Курс Рейгана

 

Президент Рейган был очень доволен своим выступлением на саммите в Ге-неве и политическим курсом, который приветствовал диалог и улучшение отношений с Советским Союзом при условии,