Гиперборей - Юрий Никитин

— Нет, конечно!.. Всего раз.

Кусок мяса застрял у Гульчи во рту. Она закашлялась. Олегзаботливо постучал по спине. Умила сказала отчаянно:

— Я никогда еще не тонула... Правда, что вода в мореочень соленая?

Ярл отхлебнул пива, погладил себя по животу, рыгнул, лишьтогда буркнул недовольно:

— Кому как. Думаю, в самый раз.

Умила медленно поднялась, лицо ее было желто-зеленое. Рюрикзаботливо повел жену к лестнице, но пока медленно огибали стол, их обогналаГульча — вихрем взлетела наверх. Ярл стукнул огромной кружкой о стол, наполнилпивом по венчик. Его лицо, как и у помощников, было выдубленное, багровое.Кружки в их руках не качались, драгоценная жидкость не расплескивалась.

За столом остались Асмунд и Олег. Асмунд все присматривалсяк Олегу, сказал осторожно:

— Святой отец, я все-таки вырос на море, к качке привык...Но неужто и в пещерах качает?

Олег с удовольствием смотрел на ярла. Старый, как егодраккар, но высится за столом неподвижный, как скала, загорелый, крепкий, спронзительно голубыми глазами. Желтые с серебром волосы падают на лоб, наплечи. Такая же серо-золотая борода опускается на грудь, закрывая верхний рядкольчуги. На широком черном поясе болтается короткий нож, штаны блестят —толстая лосиная кожа, на сапогах звенят подковки.

Он поднял кружку в тот миг, когда драккар взметнуло нагребень чудовищной волны, — судно затряслось, качнулось и соскользнулоносом вперед и одновременно набок. Падало так долго, что вот-вот должно былоудариться о морское дно, но вместо этого врезалось в другую волну. Ярл поднес кгубам полную до краев кружку, не пролив ни капли, осушил в два глотка, довольнокрякнул.

По лесенке вниз спустился Рюрик, придерживая за плечибледную Умилу. Асмунд встал, помог княгине сесть. Следующая волна швырнуладраккар в другую сторону, блюдо с вареной рыбой ляпнулось на колени к Умиле и Рюрику.Княгиня лишь слабо застонала, подняла прекрасные глаза кверху, но оттуда лишькапала грязная вода и слышался топот сапог. Рюрик с отвращением сбросил еду содежды прямо на пол.

— Надо ли ломиться в этот жуткий шторм? — спросилон зло. — Может, лучше переждать?

Ярл от удивления едва не выронил кружку. Он и его помощникидаже вытянули шеи, смотрели на Рюрика так, словно не верили своим ушам.

— Шторм? — переспросил ярл, все еще глядя наРюрика с недоверием. — Ты говоришь об этом ветерке? Или о том, что будетпозже?

— Боги, что-то бывает хуже?

— Обычно всегда хуже, разве это буря? Вот на прошлойнеделе шли в настоящую бурю. Волны — настоящие горы. Каждая саженей в тридцать!Так и шли двое суток: тридцать саженей вверх и тут же тридцать саженей вниз,тридцать — вверх, тридцать — вниз, вверх — вниз...

Лицо Асмунда с каждым словом ярла зеленело. Вдруг онвскочил, покарабкался наверх на палубу. Ярл проводил его уважительным взглядом,поинтересовался:

— Твой гридень, несмотря на ветер, пошел ловить рыбу?

— Пока только подманывать, — процедил Рюрик сквозьзубы. — Подкормкой.

Он был белый, как парус на драккаре, выбеленный солнцем,ветрами, пропитанный солью. Голова Умилы лежала на его плече. Глаза княгинибыли закрыты, на бледной шее часто-часто билась голубая жилка. Она простоналаслабо:

— Если это не шторм... то что вы... зовете штормом?

Ярл задумался, задумались и его помощники. Они все осушилипо кружке, наконец ярл сказал уважительно, с оттенком пережитого ужаса:

— Самый жуткий шторм, какой мне запомнился... какойпережил, был в тот злополучный день, когда я плюнул на пол, который только чтовымыла моя жена...

Его передернуло, он побледнел и поспешно налил себе еще.Олег тоже налил себе и отпил из своей кружки, пиво отдавало плесенью. Ярлследил за его лицом, захохотал зычно:

— Святой пещерник, ты привык к царьградскому вину?.. Поглазам вижу, они у тебя не совсем брехливые, как у других волхвов. Мы — простыерыбаки, пиво варим сами. Виноград в наших краях не растет. Пробуем редко, лишькогда ограбим кого!

— Пойду взгляну на свою послушницу, — сказал Олег.

Гульча сидела наверху посреди драккара, держалась за канаты.Мокрая, несчастная, как тонущая мышь. Дождь моросил слабо. Гульча невернымидвижениями пыталась натянуть капюшон на голову, не замечая, что сидит на полеплаща. Лицо ее было желтым с зелеными тенями. Она слабо повела на него очами, вних была бессильная ненависть:

— Какой ты отвратительно веселый!

— Я не веселый, — ответил он с симпатией. —Мое сердце рвется от жалости. Бедненькая... Опорожняйся, опорожняйся! Хочешь,подведу тебя к борту?

— Я уже вывернулась наизнанку, — простоналаона. — Потом еще раз, обратно. Потому я с виду такая невывернутая.

— Тебе так кажется, — утешил он. — На самомделе выглядишь, будто раз двести вывернули, завернули и выкрутили.

Он умолк, всматриваясь в темные тучи, что ползли, задеваяверхушки таких же темных волн. Между ними мелькнуло белое. Олег подхватился,крикнул во весь голос, не отрывая глаз от белеющей точки:

— Парус! Неизвестный корабль идет прямо на нас!

Гульча простонала:

— Кому мы нужны такие...

К нему выползли Рюрик, Асмунд и Рудый. На драккарезамелькали встревоженные лица рыбаков. Ярл рявкнул, замахал руками — парусподнялся выше, мачта затрещала. Олег увидел на лице могучего ярла откровенныйстрах.

— Они нас не рассмотрели, — предположилОлег. — Увидят, пойдут своей дорогой. Если это разбойники, то им нетсмысла нападать на бедное рыбацкое судно.

Ярл покачал головой, глаза потухли:

— Я знаю этот драккар, там одни берсерки. Они хужеакул. Убивают всех, им не важна выгода! Они наслаждаются, проливая кровь.

Рюрик отвел Олега в сторону, сказал тихонько:

— Это не могут быть... Семеро Тайных?

— Вряд ли, — ответил Олег с сомнением. —Слишком скоро. Хотя не исключено, что они велели усилить разбои в тех краях,где мы должны проходить. Сшибут лбами племена, которые не воюют или ужезамирились. Напрямую Семеро Тайных вмешаются позже. Когда нащупают нас.

Асмунд постоял, держась за канаты, сказал хмуро:

— Я иду за своим топором. Рудый, ты можешь драться?

— Я не отобьюсь и от воробьев, — ответил Рудыйслабо. На его бледных щеках медленно проступали красные пятна. — Тывсе-таки захвати какую-нибудь щепку и для меня... Меч князя не забудь. Длясвятого пещерника захвати какую-нибудь палку. Я в нее верю, чем в его дурацкиеобереги.