Молния Господня - Ольга Михайлова

Леваро вздохнул и покорился, тем более, что было обстоятельство, склонявшее и его провести Рождество дома: Терезе удалось, используя непререкаемый авторитет его милости инквизитора Тридентиума, приобрести у поставщика Джануарио Бречетти лучшего из имевшихся у него кабанчиков. Он был не только на порядок толще всех остальных, но и имел особо толстый пятак и мясистые уши, в чём знатоки видели знак необычных вкусовых качеств. Синьор Бречетти утверждал, что выкормлены продаваемые им животные исключительно желудями, а этот - ещё и трюфелями, которые выкапывал и сжирал с необыкновенной быстротой.

Сеньор Бречетти и кабанчик не обманули их ожиданий. Поросёнок был почти вдвое толще того, которым Бари отметил рождение своего сынка Лучетто. И вот теперь Элиа, дегустируя мясо и разбирая с Терезой достоинства упомянутого кабанчика, внюхиваясь в аромат ветчины, восторженно цитировал звучные строки Горация.

"Кто не охотник до пресного мяса, пусть выберет

Умбрийских кабанчиков, желудем дуба откормленных,

Но лаврентийский не годен: вонючую ест он осоку..."

Джеронимо с удивлением поднял голову. Он и не знал, что Элиа любит Горация. Спросил, почему? Элиа, не задумываясь, жестко ответил, что иначе и быть не может. В лесистой Перудже в Умбрии на берегах Тразименского озера - самые лучшие дубы, на них желуди - как груши, и кабанье мясо там - вкуснейшее. Кабан же, откормленный на болоте - гадость несусветная - мясо воняет тиной.

- Goloso, ghiottonе, лакомка, - Вианданте усмехнулся и уточнил вопрос. - Тебе, я вижу, нравится Гораций? Почему?

Элиа снова не задумался ни на минуту.

-А! Это же школа жизни! - и процитировал с трепетным восторгом:

"Продолговатые яйца - запомни! - вкуснее округлых: за званым обедом их подавай,

В них крепче желток, ибо скрыт в нём зародыш пола мужского.

Капуста, растущая в поле, вкуснее той, что росла под горой и испорчена лишним поливом.

Если гость вдруг явился, то курицу, чтобы мягче была, живьем окунуть в молодое фалернское надо.

Лучший гриб - луговой; а другие - похуже. К тому же весьма для здоровья полезно есть шелковичные черные ягоды после обеда.

Если живот отягчен, то мелких раковин мясо иль щавель скоро его облегчат и свободно,

если белым косским вином все это было запито.

Устрицы толще всего, когда луна прибывает, но лучше в Лукрине простые улитки,

чем в Байском заливе даже багрянка; цирцейские устрицы вкусны,

Еж водяной - из Мисена, а гребень морской - из Тарента".

Тереза почему-то восприняла стихи поэта в упрёк себе.

- Умник этот ваш Гораций! Любому понятно, что в Ионии прекрасные устрицы. Да только пока их из Апулии привезут, из самого-то Таранто, они трижды пропасть успеют!

- Это верно, Тереза, но будем надеяться, что кабанчик-то не пропадёт. - Инквизитор задумчиво листал страницы. Как выяснилось, томик стихов в его руках как раз принадлежал любимцу Мецената. - Да, вот они, эти, исполненные столь глубокого смысла строки. Я их как-то пропустил.

"Важно запомнить все свойства различных подливок. Та, что попроще, она состоит из чистого масла

С чистым вином и рассолом пахучим из скумбрии, им в Византии все бочки воняют.

Если же в ней поварить, искрошивши, душистые травы, их настояв на корикском шафране,

а после подбавить масла венафрского к ней, то вот и другая подлива!".

Подумать только - этому рецепту тысяча шестьсот лет!

- Я пробовал обе, - похвалился Элиа, - но корикского у меня шафрана не было и я взял обыкновенный. Но как ты мог пропустить такие строки? Ты не любишь Горация? Предпочитаешь Алигьери? Или Вергилия?

Нет, Джеронимо любил Горация. Часто перелистывал. Его к тому же страстно любил Аугусто Цангино, один из его учителей, но стихи об устрицах тот, будучи строгим постником, никогда не цитировал. Самого же Вианданте просто одолело любопытство.

- Объясни мне, Бога ради, Элиа, смысл того демонического обряда, что описывает Гораций:

"Видел я Канидию в черном подобранном платье.

Они босиком, растрепав волоса, с Саганою-старшей

Шли, завывая. От бледности та и другая были ужасны на вид.

Сначала обе ногтями землю копали; потом зубами терзали на части

Черную ярку, чтоб кровь наполнила яму, чтоб тени

явились умерших - на страшные их отвечать заклинанья.

Был у них образ какой-то из шерсти, другой же из воску.

Тут Гекату одна вызывать принялась, Тизифону - другая.

Вокруг, казалось, витали змеи и адские псы, а луна, от стыда покрасневши,

скрылась, чтоб дел их срамных не видать, за высокой гробницей.

Но для чего пересказывать все? Рассказать ли, как тени

Попеременно с Саганой пронзительным голосом выли,

Как зарывали они волчью бороду с зубом ехидны

В черную землю тайком, как сильный огонь восковое

Изображение жёг..."

В принципе, то, что описывает Гораций, похоже на то, что делала чертова Клаудия. Подумать только, этой демонической заразе столько же лет, сколько рецепту подливы...

- Нет, фессалийские ведьмы, о них писали ещё Ямвлих, Платон, Плиний старший и Овидий, творили свои мерзости задолго до Христовой эры, да и марсы в Риме тоже колдовали не хуже. Кроме того... - Элиа замолчал, ибо на пороге появилась Тереза с pasticcio di Natale, Рождественским пирогом, закусками и ветчиной, Схоластик вскочил на ларь, вздыбил и распушил хвост и громко замурлыкал, инквизитор оставил томик Горация, и всем стало не до демонического обряда.

Дегустация проходила весело и шумно. Схоластик не верил глазам, озирая предложенный ему срезанный с бочка кусок ветчины, и пожирал его со сладострастным урчанием, вцепившись в него когтистыми лапками. Тереза между тем донесла инквизитору на аморальное поведение кота. Обрюхатил двух соседских кошек, подрался с котом синьора Одалли, местного аптекаря, отгрыз ему в бою кончик уха, ведёт себя просто безобразно. Третьего дня дразнил собаку синьоры Чекко, нагло разгуливая по карнизу харчевни и размахивая хвостом. Пёс в итоге захлебнулся лаем и чуть не заболел.

Инквизитор в который раз проигнорировал все жалобы, мотивируя это нежеланием вторгаться в личную жизнь Схоластика. Прокурор, находя в характере кота весьма близкие ему самому качества обаятельного любовника и лихого вояки, тоже не поддержал обвинение. В итоге Схоластик закончил рождественскую трапезу блюдцем наисвежайшей сметаны, и наелся до такой степени, что смог после запрыгнуть на кровать Джеронимо только со второй попытки.

Элиа делился знанием о приготовлении бобов в горшочках, инквизитор запивал ветчину сицилийским вином. Потом разгорелась дискуссия о латуке, и Элиа рассказал, что его прабабка на смертном одре продиктовала его отцу рецепт особого салата из латука, хлебных корок, овощей и оливкового масла. Джеронимо с хохотом процитировал Горация, на ходу перефразируя венузийца: