План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

Эти «стратегические операции» Гитлер теперь собирался поручить, почти не вмешиваясь, своим профессиональным военным советникам. И, начав достаточно хорошо, они привели германскую армию, еще только в середине кампании, к третьему очень тяжелому поражению.

6 февраля личный самолет Гитлера «кондор» приземлился на аэродроме в Сталино. Фюрер вызвал Манштейна на совещание в «Волчьем логове». Штаб группы армий обосновался здесь только пять дней назад, и за это время Манштейн выправлял свою линию фронта, почти махнув рукой на прежние диктаты жесткой обороны, которые все еще оставались (теоретически) обязательными. Чтобы нейтрализовать нерешительность ОКХ и привычку Гитлера не отвечать на просьбы, Манштейн взял за правило посылать рапорт о том, что в связи с непоступлением директивы из ОКХ к указанному времени или дате (в зависимости от предмета сообщения) группа армий будет действовать по своему усмотрению. И более того, это «усмотрение» обеспечивало подвижную оборону. Россошь, Кантемировку, Миллерово – все пришлось оставить по мере того, как северный конец германской линии фронта оттягивался назад к Донцу.

Манштейн отправил еще один меморандум в ОКХ, «требуя» немедленного разрешения на отход к Миусу, приложив к нему еще ряд второстепенных пунктов. Среди них щедро составленный список необходимого довольствия, предложение о дальнейших пополнениях за счет бездействующего Клюге вплоть до едва завуалированного сарказма по поводу перспектив корпуса СС в контрнаступлении, которое ОКХ планировало для него.

Вполне понятно, что Манштейн не ожидал ничего хорошего от приема в «Волчьем логове», который мог определяться всей гаммой – от ледяного до истерически оскорбительного. Но Гитлер проявил свою неотразимость. Он начал почти с откровенного раскаяния. Ответственность за трагический конец 6-й армии, сказал он Манштейну, лежит только на нем. Манштейн писал:

«…У меня создалось впечатление, что он глубоко переживает эту трагедию, и не только потому, что она означала явный провал его собственного руководства, но и потому, что он глубоко опечален, чисто в личном смысле, судьбой солдат, которые, веря ему, сражались до последнего с такой храбростью и преданностью долгу»[92].

Затем они оба долго обсуждали целесообразность отхода из восточной части Донецкого бассейна. Конечно, Гитлер был против этого. В течение всей беседы Гитлер был учтив и отзывчив. Он не обиделся на сделанную Манштейном оценку способностей корпуса СС, согласился, что применение полевых дивизий люфтваффе привело к «фиаско», и, наконец, дал разрешение на отход к Миусу.

Ободренный подобной атмосферой, Манштейн поднял самую деликатную из всех тем – Верховное командование. Не было бы сейчас крайне своевременным, спросил он Гитлера, обеспечить «единство командования»: назначить начальника штаба, которому он должен полностью доверять, – такого человека, который будет облечен «соответствующей властью и ответственностью»? Новое настроение Гитлера позволило ему спокойно выслушать и эти предложения. У него были «разочарования», объяснил Гитлер. Бломберг, а потом Браухич – оба в моменты кризиса не были на высоте. Есть ответственность, которую нельзя перекладывать на других. Далее, он уже назначил Геринга своим преемником; конечно, Манштейн не думает, что рейхсмаршал был бы подходящей фигурой на посту начальника штаба. Тем не менее было бы неуместным, если бы рейхсмаршалу пришлось теперь подчиняться человеку, происходящему из рядов профессиональных беспартийных военных.

Манштейн не мог не согласиться, и, по-видимому, оба расстались с чувством взаимного доверия. Если «интуиция» фюрера в военных делах иной раз заводила его в некоторые трудности, нельзя отрицать, что он продолжал проявлять мастерское умение манипулировать своими подчиненными.

Удовлетворив все требования и пожелания Манштейна, Гитлер приступил к следующей стадии реформ для германской армии. Он решил радикально преобразовать танковые войска – в том, что касалось их состава и вооружения. В начале февраля личный адъютант Гитлера Шмундт пустился в предварительные переговоры с Гудерианом, начав с вопроса: возьмется ли он за такую задачу?

Мерилом политической прозорливости Гудериана (далее мы увидим и другие примеры этого) явилось то, что он поставил ряд условий, оговаривавших его особые полномочия, а то, что Гитлер принял их, показывает, насколько он был обеспокоен. Но прежде, чем обсуждать начало этих особых отношений между ними, которым было суждено пережить немало кризисов, прежде чем они разорвались в последние часы гибели Германии, рассмотрим состояние и недавнюю историю германских танковых войск.

К началу 1943 года танковые войска были в очень плохом состоянии. Этот упадок объясняется неразберихой и нерешительностью со стороны квартирмейстерской службы и военной промышленности и неправильным оперативным использованием танков – с другой стороны. С точки зрения оснащения немцы все еще целиком полагались на танки моделей III и IV, первый из которых во всех отношениях, а второй во многих, были хуже русского Т-34[93]. Еще в ноябре 1941 года группа конструкторов ездила на фронт собирать данные об опыте борьбы с Т-34 и создать противовес техническому превосходству русских. Однако прошел весь 1942 год, а было сделано очень мало для воплощения их решений из-за бесконечного потока изменений, вносимых в спецификации и директивы по разработке новых конструкций и вариантов.

Одновременно с изучением этого вопроса было решено оснастить по одному батальону в каждой танковой дивизии сверхтяжелыми танками весом 60 тонн, и спецификации этой модели («тигр») уже были выставлены для тендера Хеншелю и Круппу (у последнего работал Порше). Но не было сделано никаких предложений по «многоцелевому» танку, кроме улучшения качеств пушек на обоих стандартных типах. Большинство офицеров, опрошенных комиссией, высказались за то, чтобы был скопирован Т-34 с небольшими модификациями – возможностью установки радиосвязи и мотора поворота башни. Ничего неожиданного не оказалось в том, что взыграло естественное тщеславие немецких конструкторов, заставившее их отвергнуть эту идею. Было потеряно несколько драгоценных месяцев, пока готовились новые планы, предложенные для тендера на этот раз фирмам «M.A.N.» и «Даймлер-Бенц». Группа специалистов из артиллерийско-технического управления фактически разработала две отдельные модели: одну для 45-тонного многоцелевого танка («пантера») и вторую для легкого разведывательного танка («леопард»). «Леопард» так и не вышел из стадии проекта, но его сооружение и испытания поглотили много времени в течение 1942 года.