План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

Беседа длилась немногим более трех четвертей часа, и Гудериан отправился в специально отведенные для него помещения в Виннице, чтобы предаться выполнению приятной задачи – составлению своей собственной жалованной грамоты. Предстояло нарезать еще одну частную империю из беспорядочного конгломерата личных и служебных владений, составлявших нацистскую военную машину.

Назначение Гудериана имело и еще один аспект. Гитлер эксплуатировал энтузиазм технического специалиста, чтобы преодолеть его традиционные угрызения совести прусского штабного офицера из-за такого вопиющего обхода обычного порядка субординации. Упрямое единодушие генералов будет расшатано, и их исполнительная власть будет еще сильнее подточена одним из лично выбранных фюрером людей. Гитлер, несомненно, был уверен, что профессиональная ревность, столь живучая в машине ОКХ, непременно урежет какую-то долю полномочий, данных им Гудериану как генерал-инспектору, но едва ли он мог ожидать, что это проявится так скоро.

Причиной получения Гудерианом всего, о чем он просил, а также неважного вида Гитлера было непрерывное и (как должно было казаться в штабе Верховного командования) необратимое ухудшение дел на германском Южном фронте. Западное крыло группы армий «Юг» было настолько расчленено продолжавшимся давлением со стороны русских, что 13 февраля само ОКХ вмешалось, дав указания о новой разграничительной линии. Прежняя группа армий «Б», которой Манштейн пытался руководить в течение последнего месяца, была расформирована, и вся ее штабная организация перемещена в Германию. Ее самый сильный компонент – 2-я армия – был передан Клюге, а остатки влиты в новое соединение свежих войск, накапливавшихся под Харьковом, – оперативную группировку Ланца.

Генерал Ланц имел под своей командой три отборные танковые дивизии СС – «Лейбштандарте», «Рейх» и «Тотенкопф» («Мертвая голова»). Но в качестве практического усиления для Манштейна эти войска были бесполезны. Не было никакой прямой связи с группой армий «Юг», да к тому же казалось, что организация ее весьма мало заботит генерала Ланца. Вскоре стало ясно, что эта группировка на самом деле имеет специальную цель, поставленную Гитлером, не подпустить русских к Харькову, и ее не должно заботить развитие боевой обстановки справа или слева.

На той же самой неделе еще два глубоких вклинивания русских стали угрожать взломом позиции, с таким трудом установленной недавно на Миусе. Очень крупное соединение русской кавалерии, более трех дивизий с приданной механизированной артиллерией, пробилось между группировкой Фреттер-Пико и 17-м корпусом. Двигаясь ночью, делая широкие обходы по мерзлой земле, чтобы миновать разбросанные очаги немецкого сопротивления, кавалеристы возникли у Дебальцева на главной железной дороге, идущей с востока на запад, приблизительно в 40 милях за линией фронта. Здесь они перехватили два эшелона с пополнениями для 17-го корпуса и буквально изрубили их. Присутствие русских означало, что единственным путем снабжения для всех войск, оборонявших рубеж по реке Миус, оставалась неудобная железная дорога Таганрог – Мариуполь.

Еще более серьезным было то, что сильная танковая группа, три механизированные бригады из 1-й гвардейской армии Попова, пробилась по замерзшей долине реки Кривой Торец (командир 40-го танкового корпуса, чей левый фланг защищала эта долина, уверял Манштейна, что она «непроходима») и остановилась у Красноармейска, в пределах танкового огня от главной железной дороги из Днепропетровска, по которой поступало горючее и боеприпасы для всей 1-й танковой армии и группировок Холлидта и Фреттер-Пико. Дивизия СС «Викинг» была немедленно брошена в бой против прорыва у Красноармейска, но ее усилия не дали результатов. ОКХ примирительно объяснило, что эта дивизия (которая состояла из волонтеров СС из прибалтийских и «нордических» стран) «понесла такие тяжелые потери, что стало не хватать офицеров, владевших соответствующими языками».

Итак, на второй неделе февраля положение Манштейна было следующим. У него не имелось контакта со своим левым крылом, основная масса которого, в оперативной группировке Ланца, была привязана к Харькову. Русские фактически имели полную свободу действий на 50-мильном отрезке Донца по обе стороны от Изюма. Боевой состав группы армий был разрезан на три части на юге и востоке русскими вклинениями у Красноармейска и Дебальцева. 15 февраля танковый корпус СС отошел от Харькова, несмотря на приказы Гитлера и самого Ланца о том, что город нужно удерживать до последнего. Теперь брешь между правым флангом Клюге и первыми сплошными позициями на левом фланге Манштейна стала превышать 100 миль.

Можно простить Гитлера за то, что он видел в очевидном развале всего южного крыла неизбежные следствия несоблюдения его принципа держаться, не считаясь ни с чем. На следующий день после падения Харькова группу армий «Юг» предупредили о «немедленном» приезде фюрера, и он прибыл в Запорожье 17 февраля в сопровождении Йодля и Цейцлера. Это было самым близким расстоянием, на которое Гитлер приближался к линии фронта на всем протяжении войны (пока бои не завершились над его головой в 1945 году в Берлине). Он оставался там три дня, причем от передовых отрядов группы Попова его отделяли только несколько противовоздушных частей и рота штабной охраны. Мелкие отряды советской кавалерии уже просачивались вплоть до северного берега Днепра, а в последний день пребывания Гитлера в Запорожье несколько танков Т-34 приблизились на дистанцию танкового огня к аэродрому!

Главный интерес совещания в Запорожье заключался в споре между Гитлером и Манштейном, который шел все эти три дня. У Гитлера были две сильные козырные карты. Первая – это стратегическое вдохновение в больших масштабах; Норвежская кампания и Арденнский план 1940 года останутся свидетельствами такой способности в военных учебниках. Вторая – это замечательная способность запоминать цифры и тактические детали: скорострельность нового миномета, потребности взвода в боеприпасах, пропускная способность данной сети железных дорог, даже такие подробности, как наилучший способ выбора места для 88-мм пушки. Его владение запасом тактических «разменных монет» в обсуждениях позволяло Гитлеру вести разговор на равных с большинством командиров и быстро достигать превосходства над ними даже в сфере специальных знаний.

Но хотя Гитлер мог планировать и кампанию, и руководить боевыми действиями на уровне полка, его способности как командира в области оперативно-тактического искусства, на уровне руководства корпусом и армией, были значительно слабее. Его первый настоящий опыт связан с увольнением Браухича зимой 1941 года, когда германская армия была в крайне тяжелом состоянии и он очертя голову бросился руководить сам. И тогда он нашел решение – не в процессе рационального мышления, а в глубинах собственной убежденности. Держись, не уступай ни пяди, умри, где стоишь. Совпадение стратегических требований и необходимости абсолютного повиновения деспотическим приказам в данном случае уже обсуждалось. Но когда Гитлер применил ту же формулу к трагической ситуации с Паулюсом в Сталинграде, результат был далеко не так утешителен. Фюрер был потрясен и преисполнен раскаяния, и он позволил Манштейну принять другие методы разрешения нового кризиса на Донце. И что произошло? Пространство, а вместе с ним, казалось, и престиж стали теряться с еще большей быстротой. Фронт потерял свою целостность. Боевые действия были, несомненно, маневренными, но ход событий развивался не в пользу вермахта.