Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

если речь идет о чем-то глубоком и существенном – всегда ритуальные, т. к. первоначально все древние китайские иероглифы обеспечивали искони существующую связь между миром живых и миром ушедших. Иероглиф би переводится здесь как «покрывать», «укрывать», «заслонять», «прятать». Другие значения возникли позже. Но его подлинным первым значением была «*драпировка траурного экипажа», правда, читался он в этом случае уже как фу (так, по крайней мере, понимают это ученые). И когда Конфуций произносил эту фразу (или когда кто-то из древних видел рисунок этого иероглифа в тексте), эта первоначальная «драпировка» – всегда была у него «перед глазами». А современный читатель о ней уже даже и не догадывается, пребывая в торжественной уверенности: он читает древнего мудреца Китая!

Сам же Конфуций понимает такую «драпировку» на Книге Ши несколько иначе. Ши покрыт этой «драпировкой», как гроб умершего человека покрыт скрывающей его траурной материей. Эта «материя» – в виде иероглифов, описывающих внешние события – скрывает от неискушенного читателя гораздо более глубокое и сокровенное содержание «стихов», которое «просвечивает» сквозь внешний рисунок: это то, что «лежит в гробу». Для самого Конфуция это эквивалентно «домовине» духа-шэнь, духа лежащего там покойника.

Мы уже говорили о том, что первоначальные классические «стихи» Ши – это первая и уже действительно человеческая попытка выразить (или отразить) ритуальное, находясь не «внутри» него – как это было при проведении «манипуляций» с черепаховыми панцирями или при нанесении надписей на ритуальные сосуды, – а уже пребывая как бы «вне» его, «снаружи». Это еще не стихи, но это уже «умные слова» – первый признак «погибели» истинно духовного. Это – забрезжившая заря династии Хань.

И именно тогда, во время Хань, и появятся в Китае уже действительно стихи, в полном смысле этого слова, – в виде каких-то Чуских строф. А Ши-цзин – это еще не стихи, и бессмысленно искать в них какую-то «красоту», присущую этому виду творчества. Какая может быть красота в регулярном чередовании «четырех иероглифов», из чего и состоит подавляюще большинство строк его «стихотворений»? Их предназначение – совершенно иное. Они – не для толпы, чтобы скрыть от нее «исподнее», а для аристократов духа. И надо пытаться отыскать их подлинный сокровенный смысл – как мы ищем такой смысл в евангельских притчах или словах. Мы же не называем эти притчи «стихами»? Хотя это – подлинные стихи, потому что духовное, выраженное человеческим языком, – это всегда поэзия сердца.

Суждение 2.3

2.3. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Их (чжи) способ руководства (Дао табуированный; т.ж. «вести за собой», «руководить») [заключается] в управлении страной (чжэн) [посредством] беспристрастности (ци, т.ж. «равная мера») [применяемого] ими (чжи) наказания (син, т.ж. «закон», «кара»). [В этом случае] народ (минь) [стремится] избежать (мянь) [наказания] и (эр) не (бу) испытывает чувство стыда (чи). [Если] их (чжи) способ (Дао табуированный); [будет заключаться] в (и) [управлении страной с помощью] Дэ, [в таком случае определяющей станет] беспристрастность (ци) [требований] Ли («ритуал»). И возможно, что (ю) [народ] устыдится (чи) и даже (це, т.ж. «вместе с тем», «одновременно») станет исправляться (гэ)».

Местоимение «их», которое мы видим в самом начале суждения, – это «чиновники» и «правители княжеств». Как видит читатель, второй вариант решения вопроса управления государством – с помощью категорий Дэ и Ли – для самого Конфуция предпочтителен. И понятно почему: это и есть подлинное Дао тех предков, которым Конфуций всегда стремился подражать (сюэ). Но когда в священных надписях Раннего Чжоу встречались эти иероглифы – Дэ и Ли, рядом всегда появлялся иероглиф «предок» («предки»), т. к. изначально ритуал (Ли) был всегда обращен к «предкам». И в ответ на это «предки» ниспосылали благодать Дэ своим живущим потомкам.

Мы завели этот разговор о «предках» совсем не случайно. Наречие «даже» (це), которое мы видим в конце этого суждения, графически ничем не отличается от древнего иньского иероглифа цзу – «предок». В Раннем Чжоу к этому иероглифу был добавлен слева знак «алтарь» (ши), и при этом значение такого составного иероглифа оставалось прежним – «предок». А следующий за иероглифом це иероглиф гэ, который мы перевели как «исправляться», в древности означал нечто совершенно иное: «*приходить», «*приближаться», «*подходить». В результате одновременной замены поздних значений этих двух соседних иероглифов на более древние мы получаем – вместо заявленной ранее фразы («и даже станет исправляться») – совершенно иное ее понимание: «и духи предков приблизятся».

Для Конфуция важно не само по себе «управление» народом, как социальный факт, а связь такого «управления» с миром умерших, которые продолжают незримо участвовать в делах живущих. Мы понимаем, что такая наша трактовка окончания суждения – это только предположение, хотя оно вполне обосновано и полностью вписывается в контекст всего содержания Лунь юй. Конфуций вряд ли бы стал использовать священный в древности знак цзу – а он ему было хорошо известен из надписей на ритуальных сосудах – в качестве какого-то «служебного дополнения» (наречия це) к основному рассказу. А следовательно, вариант перевода «духи предков станут ближе» – более предпочтителен.

Если говорить о понимании главной мысли суждения, то любому читателю уже ясно, что это суждение явилось следствием злободневной дискуссии среди тех «философских школ», которые существовали во время жизни Конфуция, а именно: каким способом лучше управлять государством, а значит, и народом? При этом одной из популярных школ в то время была школа легистов («законников»-фа), которая ратовала за введение в государстве строгих законов. Фактически, Конфуций противопоставляет закону светскому, основанному на наказании, закон духовный, основанный на стыде/совести человека, и зафиксированный, по его убеждениям, в трактате Ли цзы – «Записки о ритуале» (а скорее всего, в тех записях, которые этому трактату предшествовали, т. к. сам этот текст датируется IV в. до н. э.).

Сегодняшний читатель с удивлением отметит, что подобные споры – о правильном способе управления – живы до настоящего времени, хотя ведутся они между атеистическими представителями светского государства и их противниками, принадлежащими к той или иной церкви. Для того чтобы правильно понять это суждение Конфуция, надо задать себе вопрос: кто более склонен нарушать закон? – Верующий религиозный человек, или атеист, знакомый с Уголовным кодексом? При этом необходимо делать скидку на то, что во времена Конфуция любой легист гораздо больше верил в посмертную жизнь духа, чем, например, усредненный современный верующий христианин.

Такое мнение китайского философа – о приоритете в способах управления – полностью разделял русский писатель Ф. М. Достоевский. Не беремся гарантировать точность цитаты, но в одном из своих романов он устами героя заявляет следующее: «Русский человек – это прекрасный человек и даже лучший человек, – если он