Смертельная игра - Фрэнк Толлис

— И как ты вышла из этой трудной ситуации?

— К счастью, мне на помощь пришла фрау Баум.

Они продолжали идти по тропинке к дворцу. Навстречу шла другая парочка, и они почувствовали необходимость обменяться приветствиями. Молодой человек дотронулся рукой до своей шляпы, что побудило Клару воскликнуть:

— Знаешь, Макс, по-моему, я никогда не видела тебя в шляпе.

— Верно, — лаконично ответил Либерман.

— У тебя есть хоть одна?

— Да, даже несколько.

— А почему ты их никогда не носишь?

— Даже не знаю… — Но как только Либерман произнес эти слова, перед его глазами появился образ нелепого амура, и он про себя усмехнулся. Клара пожала плечами и, потеряв интерес к равнодушию ее жениха к шляпам, продолжала свой рассказ.

— На следующий день мы нанесли визит фрау Леман. Она живет в очень красивом доме в одиннадцатом районе. Вся столовая обита деревом. Фрау Леман хотела отменить нашу встречу, потому что ее сын, Иоганн, упал с велосипеда.

— Он сильно пострадал?

— Сначала они беспокоились — он ушиб руку и разбил колено. Но Иоганн очень быстро поправился, и фрау Леман с удовольствием приняла нас. Мама и фрау Леман стали говорить о Кольбергах…

— А это кто?

— Макс, иногда я сомневаюсь, что мы с тобой живем в одном городе! Герр Кольберг — торговец чаем, и очень богатый. Он состоял в счастливом браке с фрау Кольберг около года, пока она вдруг не исчезла. Вот так просто — сбежала, оставила мужа и ребенка. Естественно, тогда герр Кольберг дал задание своим адвокатам начать бракоразводный процесс, конечно, намереваясь получить опекунство над сыном.

— А сколько ему было, мальчику?

— Еще младенец, месяцев девять, я думаю. И как ты думаешь, что потом произошло? Фрау Кольберг вернулась и стала умолять мужа принять ее обратно. Она сказала, что не может жить без своего ребенка и покончит с собой, если он не позволит ей вернуться в дом. А он — можешь верить или нет — ее простил. Мама сказала, что это говорит о необыкновенной силе характера. Но фрау Лемен возразила, что это говорит о глупости. Она намекнула, что фрау Кольберг сбежала с молодым любовником, который вскоре ее бросил, когда узнал, что у нее нет своих денег.

Обычно Либермана забавляла болтовня Клары, но сейчас он испытывал раздражение. Эти ее сплетни были иногда такими бессмысленными и даже злорадными.

— Не стоит верить всему, что слышишь, Клара.

Их взгляды встретились, и девушка демонстративно надула губки в ответ на мягкое замечание жениха.

Либерман покачал головой и принялся рассматривать сфинксов. Они лежали, припав к похожим на шкатулки пьедесталам, по двое друг против друга. Все они были разные, у каждого свое особенное выражение лица. Один из собратьев Бельведерского общества выглядел особенно поразительно. Несмотря на свой величественный вид и косы, похожие на овечьи рога, казалось, что он сейчас заплачет. Легкий изгиб губ указывал на то, что они скоро задрожат, и эмоции вырвутся на свободу. Либерман подумал о том, что за грусть пробралась в холодное львиное сердце мифического животного.

Вскоре Кларе надоело дуться, и она снова весело защебетала:

— Моя тетя Труди брала меня на прогулку в среду, мы ездили в фаэтоне с резиновыми колесами. Знаешь, это просто ужасно. Мы поехали на Грабен, плотно поужинали, выпили чаю, потом поймали самый красивый фиакр из тех, что там были, и отправились в Пратер.

— Ты еще раз прокатилась на чертовом колесе?

— Да, мне оно никогда не надоедает.

— Многие люди, особенно молодые женщины, находят это страшным.

— А я нет. Я нахожу это… — Внезапно Клара замолчала.

— Что?

— Я нахожу это… — Она сосредоточенно нахмурилась. — Фантастическим.

— Фантастическим? В каком смысле?

— Это производит такое необычное впечатление. Знаешь, как будто летаешь во сне. Тебе когда-нибудь снилось, что ты летаешь, Макс?

— Я думаю, всем это иногда снится.

— А что это значит — когда летаешь во сне?

— Само по себе ничего особенного не значит. Это зависит от характера человека и обстоятельств. Но такие сны могут появляться из очень ранних воспоминаний. Профессор Фрейд говорит, что нет ни одного дяди, который не подбрасывал бы в воздух своего племянника или племянницу…

— Это очень интересно.

— Что именно?

— По-моему, со мной это проделывала тетя Труди. Она подхватывала меня и бегала по комнате, держа меня на вытянутых руках, а я визжала и смеялась.

— Ну вот, видишь. Возможно, катаясь на чертовом колесе, ты воскрешаешь в памяти счастливые воспоминания детства. Может быть, именно поэтому оно и не пугает тебя.

Клара немного помолчала, а потом произнесла с наивной мечтательностью:

— Она такая милая, тетя Труди, и добрая. Она подарила мне духи и две коробки конфет.

Не успела Клара продолжить, как Либерман перебил ее.

— Кстати, я вспомнил: у меня кое-что для тебя есть.

Клара отпустила его руку, ее щеки зарделись от волнения.

— Подарок?

— Да.

— Где он?

Она положила руку на грудь Либермана.

— Не здесь.

— Ну покажи!

— Подожди минутку.

Либерман с трудом вытащил из тесного жилетного кармана для часов кольцо и показал ей. Слегка потрясенная, Клара смотрела на него некоторое время.

— Дай руку, — мягко попросил Либерман.

Притихшая, Клара протянула ему тонкий белый палец.

Либерман надел ей кольцо и поцеловал в лоб.

Она вытянула руку и поводила ей из стороны в сторону. Она сделала это довольно неуклюже, но очень трогательно. Бриллианты вспыхивали и сверкали вокруг сапфира в форме сердца, заставляя Клару смеяться от невинного удовольствия.

— Идеально сидит, — с восхищением сказала она.

И это было так.

Клара обхватила Либермана руками за талию и прижалась лицом к его груди. Он обнял ее, и взгляд его устремился куда-то вдаль, туда, где над садами, задумчивыми меланхоличными сфинксами и городом возвышались голубые холмы.

Щетина на подбородке, красные глаза и галстук, торчащий из кармана брюк, — все это ясно говорило о том, что Генрих Хёльдерлин провел бессонную ночь в своей камере. От его прежней солидности не осталось и следа. Он уже не выглядел величественным и ухоженным, теперь он был помятым и нерешительным. И хотя Райнхард прекрасно понимал, что этот трогательный человек может оказаться хладнокровным и жестоким убийцей, его вид вызывал только жалость.