Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - Леонид Млечин

У Коллонтай возникла идея передать монастыри в введение ее наркомата – для использования в качестве приютов для инвалидов и престарелых. 30 ноября 1917 года этот вопрос внесли в повестку для Совнаркома, но обсуждение отложили. Откладывали еще четыре раза! И занялись им только 29 декабря.

3 января 1918 года нарком Коллонтай обратилась в правительство: «Народный комиссариат государственного призрения, сильно нуждаясь в подходящих помещениях как для престарелых, так равно и для прочих призреваемых, находит необходимым реквизицию Александре-Невской лавры: как помещений, так инвентаря и капиталов».

4 января Совнарком постановил реквизировать помещения лавры. Эта весть вызвала негодование верующих, которые заявили, что в воскресенье, 21 января, проведут демонстрацию протеста. 19 января на заседании Совнаркома обсуждался вопрос о «бестактности», допущенной подчиненными Коллонтай. Ее самой на заседании не было. Демонстрацию разрешили, обеспечение порядка возложили на управляющего делами Совнаркома Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича. А Наркомату государственного призрения поручили объяснить населению, что Александро-Невская лавра передается союзу увечных воинов.

Зинаида Гиппиус: «Закончили свой третий съезд с пышностью. Утвердили себя не временным, а вечным правительством. Упразднили всякие Учредительные собрания навсегда. Ликуют. Объявили, что в Берлине революция… Размахнулись в ликовании, и Коллонтайка послала захватить Александро-Невскую лавру. Пошла склока, в одного священника пальнули, умер. Толпа баб и всяких православных потекла туда. Бонч завертелся как-нибудь уладить посередке – «преждевременно!». А патриарх новый предал анафеме всех «извергов-большевиков» и отлучил их от церкви (что им!)».

Отряд красногвардейцев и матросов прибыл в Александро-Невскую лавру, чтобы забрать имущество и передать часть монастырских зданий инвалидам войны. Люди с оружием столкнулись с богомольцами, произошло трагическое событие – был убит священник отец Петр Скипетров. Владимир Бонч-Бруевич пытался погасить страсти.

Но Александра Коллонтай не отказалась от казавшейся ей разумной мысли использовать монастыри в нуждах государства. 30 октября 1918 года в «Вечерних известиях» появилась ее статья «Старость – не проклятье, а заслуженный отдых»:

«В коммунистическом государстве не может и не должно быть места для бесприютной заброшенности и одинокой старости. И Советская Республика декретом о социальном обеспечении от 1 ноября 1917 года признала, что государство берет на себя обеспечение работниц и рабочих, достигших возраста, когда трудоспособность падает, уменьшается…

Еще одна забота коммунистического государства – это организация общежитий для пожилых, отработавших свою долю, рабочих и работниц. Разумеется, эти общежития не должны быть похожи на капиталистические богадельни-казармы, куда раньше посылали стариков и старух «помирать»… Старости близка природа с ее успокаивающей душу мудростью и величавой тишиной. Всего лучше организовывать такие общежития за городом, обеспечивая в них стареющим рабочим и работницам посильный труд…

Но где взять сейчас такие дома, здания, приспособления для намеченной цели? Дома, здания эти есть – это монастыри. Почему мы все еще опасливо ходим вокруг этих «черных гнезд»? Почему не как исключение, а повсеместно не используем эти великолепно оборудованные сооружения под санатории, под «Дома отдыха», под «Дворцы материнства»?..

10 ноября 1918 года в «Правде» Александра Михайловна продолжила тему – как помочь инвалидам, больным туберкулезом, истощенным недоеданием:

«Что может быть более подходящим для санаториев, чем раскиданные по всей России «черные гнезда» – монастыри? Обычно они расположены за чертой города, среди полей, лугов; тут же сад, огород, коровы – значит, молоко для больных!

И главное отдельные комнаты-кельи для каждого больного! И все тут есть: и постели, и белье, и утварь, и вместительные кухни, и пекарни, и бани. Готовые санатории! Только поселите в них усталых, изнуренных непосильной работой рабочих и работниц, дайте им набраться здоровья среди живительного воздуха полей, дайте им отогреться под лучами деревенского солнца, так скупо заглядывающего в рабочие квартиры города!..

Скажут: занять монастыри под санатории, под здравницы! Кощунство! Ничуть. Разве лозунг Коммунистической России не гласит: кто не трудится – да не ест? А для кого еще тайна, что монастыри – гнезда тунеядцев?..

Монашкам и монахам в цвете сил и здоровья пора сказать: уступите ваши кельи тем, кто в них нуждается! Не лгите, не говорите, что вы отрешились от «земных радостей» и спасаете душу свою. До нас слишком часто доходят слухи о тех безобразиях, что творятся за стенами монастырскими в ваших «черных гнездах». Идите в мир трудиться, как все мы трудимся, идите работать и жить без лицемерия…»

Число монашествующих в России достигало ста тысяч. Из них монахинь —17 тысяч, послушниц – больше 50 тысяч. Конституция РСФСР, принятая в 1918 году, лишила их избирательных прав. К 1939 году монастырей в Советском Союзе не осталось.

Назначенный наркомом просвещения Анатолий Васильевич Луначарский демонстрировал невероятный либерализм, готовность сотрудничать и помогать всем, кто просит о помощи. Он сделал много полезного. Прежде всего спасал культурные ценности в годы хаоса и разрухи.

«Я видаюсь с Луначарским чуть не ежедневно, – пометил в дневнике писатель Корней Иванович Чуковский. – Меня спрашивают, отчего я не выпрошу у него того-то или того-то. Я отвечаю: жалко эксплуатировать такого благодушного ребенка. Услужить кому-нибудь, сделать одолжение – для него ничего приятнее! Он мерещится себе как некое всесильное благостное существо – истощающее на всех благодать:

– Пожалуйста, не угодно ли, будьте любезны.

И пишет рекомендательные письма ко всем, к кому угодно – и на каждом лихо подмахивает: Луначарский. Страшно любит свою подпись, так и тянется к бумаге, как бы подписать… Публика так и прет к нему в двери: и артисты Императорских театров, и бывшие эмигранты, и прожектеры, и срыватели легкой деньги, и милые поэты из народа, и чиновники, и солдаты».

Анатолий Васильевич в революционную эпоху был одной из самых ярких фигур новой власти. Образованный, литературно одаренный, он сильно выделялся на фоне основной массы партийных чиновников. Производили впечатление его облик, манеры, знание иностранных языков, репутация интеллектуала. Он долгое время был символом просвещенности советской власти.

Через несколько дней после формирования нового правительства Луначарский обратился к гражданам России: «Волею революционного народа я назначен народным комиссаром по просвещению. Дело общего руководства народным просвещением поручено впредь до Учредительного собрания Государственной комиссии по народному просвещению, председателем и исполнителем которой является народный комиссар».

Тогда, сразу после революции, руководители советской власти еще не представляли себе, как станут действовать в реальной жизни, потому Луначарский обещал: «Государственная комиссия по просвещению отнюдь не является центральной властью, управляющей учебными и образовательными учреждениями. Наоборот, все школьное дело должно быть передано органам местного самоуправления».