Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

Ровно в три ночи Пилия тихо поднялся с койки, проверил, заперта ли дверь, украдкой вытащил из сумки веревку — кусок той, которой был связан (он сумел отрезать и спрятать его, когда обматывали чемодан). Некоторое время смотрел на спящего, что-то прикидывая. Потом, ринувшись на него, одним резким движением обмотал веревку вокруг тонкой шеи и начал тянуть ее изо всех сил в разные стороны.

Что-то неистовое словно вырвалось из него помимо его воли. Паико дергался, как от щекотки. Пилия ногой наступил на один конец веревки, а руками стал тянуть за другой. Лицо Паико налилось кровью, и показалось, что оно сейчас с треском лопнет, как кровяной пузырь, и обдаст Пилию кровью.

Но тут он услышал хруст и сразу почувствовал, как тело обмякло. Не в силах остановиться, Пилия все тянул и тянул, и ему чудилось, что не он тянет веревку, а она тянет его руки, не отпускает, держит намертво… Наконец до него дошло, что все кончено…

Тогда он бросил веревку на труп и дрожащими руками стал открывать окно. Ветер заметался по купе. Пилия бегло обыскал тело, забрал из кармана кусок опиума. Сорвал с шеи трупа веревку и вышвырнул ее в окно. Потом принялся поднимать тело. Тут ему показалось, что в коридоре кто-то топчется возле купе. Оставив труп, замер, прильнул к двери. Нет, померещилось… Скинув со стола снедь, Пилия принялся втаскивать труп на стол, а потом протискивать его в наполовину открытое окно. Еще несколько секунд — и Паико, стукнув его по лбу ботинком, вывалился наружу. Пилия услышал треск придорожных кустов, испугался и стал поспешно закрывать окно. Но оно не поддавалось.

В купе метался ветер, неестественно завывая. Пилии чудилось, что он слышит какие-то слова, слоги, проклятия.

Он не знал, что делать. Рвал заевшую раму. Затем лег на койку и начал снизу ногами толкать окно вверх. Тут взгляд его упал на сумку Паико. Он бегло просмотрел содержимое и стал вышвыривать за окно все из сумки, а потом кинул и саму сумку, тоже громко затрещавшую в кустах. И вновь занялся окном. Наконец, оно со скрежетом поддалось, а Пилия полетел вниз и ударился головой о полку. Придя в себя, прислушался. В коридоре было тихо. Тогда он потушил свет и затаился, проглотив кусочек опиума.

До утра Пилия лежал в трансе, чутко прислушиваясь к звукам, идущим из-за двери, и иногда поглядывая в темноте на свои руки, которые будто вспоминали то, что они сделали. Странно — он с закрытыми глазами смотрел на свои руки — и видел их! Так же, не открывая глаз, он мог видеть и купе, и черную дыру динамика в потолке, и зловещий блеск шарниров, когда мимо проскакивали огни встречняков… «Не первое, но последнее… Не первое, но последнее…» — вертелось в пустой голове.

Под утро Пилия не выдержал, вытащил чемодан, распутал веревку и открыл его. Тридцать брикетов опиума завернуты в целлофан, плотно уложены и хитро пригнаны, пересыпаны урюком и покрыты слоем чернослива. Он съел один урюк, закрыл и запер чемодан, сунул его на место, а веревку выбросил в окно, потому что вид у Пилии был не деревенский, а только деревенские обматывают чемоданы веревками. Теперь его беспокоила высадка из вагона. В Саратове надо пересесть на другой поезд, идущий в сторону Черного моря.

Утром, заплатив за чай, Пилия вышел на перрон, не забыв забрать билеты у проводницы, которой он вскользь бросил, что его спутник высадился раньше и она может продать их купе до Москвы, что очень обрадовало ее, и она даже помогла Пилии выгрузить чемодан, приговаривая:

— Уф-ф-ф!.. Что, золото везешь, красавчик?..

— Лук. Лук. Много лука, — вспомнил он самсу и словоохотливого шофера.

С трудом подняв чемодан («правда, как бомба…»), Пилия нашел кассы и с помощью удостоверения (которое милостиво оставил Убайдулла), взял без очереди билет до Краснодара. Надо было ждать несколько часов. Потом еще одна пересадка — до Сочи, а там — еще одна, уже до Тбилиси. Народу в зале оказалось полно.

Он не понес чемодан в камеру хранения, прекрасно зная, что если и ловят на вокзалах — так возле камер хранения, а свернул к ресторану, сдал чемодан в гардероб, кинув пятерку швейцару, начавшему ныть, что багаж принимать запрещено.

— Я быстро, папаша, только поем чего-нибудь. — Надо было запить таблетки горячим чаем.

— Лады, — согласился швейцар и стал, кряхтя, стаскивать чемодан со стойки. — Ну и тяжеленный… Камни там?.. И сумку давай, спрячу. Денежку еще одну не забудь, за опасность…

— За какую опасность? — Пилию резануло это слово.

— Как же, дирехтур обходы делает… что да чего… чтоб не нарушали…

Поколебавшись, он отдал и сумку, кинув на стойку мятую пятерку.

Не отвечая на ласковые взоры изношенной официантки с дряблой индюшачьей шеей, заказал чай и шницель, быстро управился. Официантка, принимая деньги, предлагала еще кофе и постель — «если переночевать негде». Пилия вежливо отказался («лучше под забором, чем с такой образиной»).

Когда он вышел из ресторана, швейцара за стойкой не оказалось. Он перегнулся за стойку — ни чемодана, ни сумки!.. Кровь ударила в голову. Обретя сразу множество глаз и ушей, Пилия, как локатор, повернулся вокруг своей оси и увидел три пути: один — в ресторан, второй — к выходу, откуда пришел, и третий — по коридору. Он ринулся по коридору.

Это было непонятное место со множеством табличек. Он даже не услышал, а почувствовал за одной из дверей шевеление. Рванул ее, распахнул. Перед ним стоял швейцар.

— Чемодан! — кинулся к нему Пилия.

— Какой чемодан, чегой? — заквохтал швейцар, подслеповато щурясь.

Пилия схватил его мертвой хваткой за горло.

— Где чемодан? — прошептал он, зажав старческий кадык и ощущая запах пота от затхлого кителя.

Швейцар замахал руками. Пилия отпустил его. Старик зашелся в кашле.

— Чтоб тебе провалится, ироду! — выдохнул он. — Я и не разглядел… Тут твой чемодан, будь он проклят! Уборщица сигнал дала, что дирехтур обход делает, я и решил стащить в каптерку.

— Я тебе покажу каптерку! Где вещи?

— Вон, у тумбочки.

Подхватив чемодан и сумку, Пилия бегом спустился в зал ожидания и плюхнулся возле светловолосой женщины. Сидел несколько минут, остывая после шока, но ничего не получалось. Он попытался взять себя в руки. Неимоверно хотелось курить, но Пилия боялся покинуть чемодан или привлечь внимание.

Зал задыхался от жары. Где-то под потолком противно шлепали лопасти вентилятора. Напротив дико, как лошадь, всхрапывала слоноподобная старуха. Язык ее багровым обрубком свисал изо рта. Старуха мощно, надрывно дышала во сне, и мухи обильно ползали по ее лицу, пропадая в глубоких морщинах.

Пилия обреченно покачал головой — нелегкий путь ожидал его в это отпускное время… Женщина словно в ответ мило улыбнулась. Он тоже выдавил гримасную улыбку и решил немного поговорить с ней, памятуя о том, что сам во время рейдов меньше всего обращал внимание на флиртующие парочки. Выяснилось, что женщину зовут Ланда, она из Риги, а это ее дочь, Нарита. Они завели разговор, который постепенно стал даже немного занимать его, хотя Пилия ни на секунду не забывал о чемодане. Вдруг женщина сказала: