Sex Around the Clock: Секс вокруг часов - Андрей Кучаев

Себе. Он такой же.

А что же, разве месть – не способ очиститься?

Тупик.

Мокрый, он пошел в комнату с арабским ложем, словно каждый день совершал этот путь. Лег осторожно, боясь прикоснуться к лежащей, услышал: «Ну? Где ты там?» И еще: «Только осторожно, у меня сегодня еще опасные дни…»

Павел женился тогда на матери своей незрелой «суженой», не очень удивив всех. Его бывшая «невеста», ставшая падчерицей, осталась привязана к нему трогательно и невинно еще долгое время, пока он жил в той семье. Годы этого брака прошли так, что от них ничего не осталось.

Абсолютно ничего. Нечего вспомнить. Была женщина старше его, он ходил на службу сначала инженерскую, потом помогли с групкомом – автор реприз, а потом – перейти в городской Отдел культуры, потом недолго – завлитом театра, потом его взяли в Коллегию Министерства, он почти не писал, читал и визировал чужое: сценарии праздников, эстрадные программы, халтурил для телевидения и в итоге ушел к молодой актрисе, на вольный хлеб, бросив службу. Но и от того брака ничего не осталось.

И от следующего… У актрисы он тоже был не первый. А требовательна она была, как девственница, невеста.

Ночное видение в окне забылось, но неведомым образом оно зачеркнуло все. Не раз он потом в своей первой семейной жизни, бывая у тестя с тещей, курил у того окна, дожидаясь незнакомку. Она появлялась, доводя его до столбняка и онемения всех членов, потому что ждать приходилось долго. Но всякий раз теперь она раздевалась в ванной, и, к его злой досаде, сеанс отменялся. Словно что-то почувствовала. Она или судьба? Финиш.

«Так что же выходит? Годится любая, только не та, что рядом?»

«Что имеем, не храним?»

«А почему? Предупреждал ведь Тот через Моисея: „Не возжелай!" Предвидел? Что? Что не удастся сохранить Ее чистой! И если так, то он ненавидит Ее!»

«Я ненавижу тебя… Любовь? Красоту? Родину? Себя?»

Вот вчем секрет: бывают времена, когда человек – враг себе.

Я враг себе, потому что…

«Потому что всегда любил и… люблю… недостижимое».

Весь остальной мир должен превратиться для него в сплошной соблазн.

«Лучше сдохнуть».

Вот он и вернулся… Обожрется родным дерьмом – и назад?

Так и остались в памяти белый гуттаперчивый пояс, черная рубашка, резинки, руки, поднятые локтями вверх с засученной рубашкой, с черными лакированными завитками подмышек, та самая черная лисья мордочка и отскочивший лифчик, даже лица не осталось. Образ черной похоти, вожделения: два черных соска-«глаза» и угольный треугольник-рот. Дали или Миро?

Инна была в меру опытной и умелой, и именно это было плохо. Он не понимал, но чувствовал, что девственность лучше терять с девственностью, как завещано от века.

Но и с молодой актрисой получалось совсем как-то скучно, она питала стойкое отвращение к постели и ласкам. Уступала ему по обязанности. Он вспоминал Толстого: «Всякая порядочная девушка должна остро ненавидеть половые сношения, считая их позволительными лишь для зачатия новой жизни, но отнюдь не для похоти и удовольствия!» Но и «новую жизнь» молодая жена не собиралась заводить, ссылаясь на занятость в репертуаре. «Бред! Зачем тогда все? Она просто довольна тем, что… владеет мной?! Право на тело, которым пользоваться грех». Он хотел построить семью, грезил чистотой. И опять мимо. В чем дело?

Как-то в доме отдыха актеров зимой он после лыж оказался в соседней душевой кабинке с девушкой, – там кабинки «М» и «Ж» были через тонкую стенку, – стенка же упиралась в общее окно. Через стенку он оказался рядом с высокой красавицей, как он заметил еще входя. Теперь за стенкой она раздевалась и напевала, стенка между кабинками торцом не доходила чуть-чуть до окна, упираясь в общий для обоих пеналов подоконник.

Зашумела дружная вода душа, энергичные прерывания дождевого шума передавали запись наверняка грациозных движений обнаженной Дианы. Фантазия дорисовывала остальное.

Женщина была буквально рядом и совершенно недосягаема. Пространство между окном и торцом стены было шириной с ладонь. Он мог бы просунуть руку и взять ее мыло с подоконника на той стороне. От такой сближенности он пришел в волнение. В запотевшем окне отражалась ее размытая, видимая невнятно, обнаженная фигура. Но пар скоро совсем затуманил окно, его попытки просунуть полотенце и протереть ни к чему не приводили. Плеск воды, пение вполголоса, иногда даже кисть руки, берущей с общего подоконника гребень – все было буквально под боком и все абсолютно было недоступно.

О, как он презирал себя! Как ненавидел за это унижение жену, регулярно недодававшую к рациону основного блюда. Его сценарии передач пользовались успехом, его понемногу печатали в эстрадных сборниках, он чего-то там замысливал написать, – и тут, в тесной фанерной клетке он изнемогал от похоти к случайной и ненужной ему, красивой и случайной девчонке. Он, помнится, схватил футляр своей бритвы, там было зеркальце, он попытался поймать отражение розовых прелестей. Поймал, зеркало запотело, он вытер его, соседка уже одевалась в предбаннике, недоступная взорам. Он развелся через полгода. Его все осуждали. Он не мог никому рассказать про то, как дрожащими руками протирал то зеркальце. Тут ведь было другое, чем с женщиной в окне когда-то. Тут не было похоти, потому что он не видел той, что могла бы соблазнить. А было только желание! Желание быть соблазненным! И виной тому был голод. Голод номер два. Так что же, от него нет спасения? Он готов был снести перегородку, чтобы… чтобы оказаться с женщиной, которая не была ни желанной, ни соблазнительной, ни просто бабой его типа. Он ее встречал – длинная, красивая, но абсолютное «мимо». Причина была не в ней, а в нем!

А жена, когда он объявил об уходе, устроила целую трагедию. Зачем? Ведь не пользовалась, он был ей без надобности. Но – под боком, свой. Оказывается, можно недодавать и к рациону бесплотных чувств: неисполнение супружеского долга по линии неземной любви, чистых воздыханий… А что, если она просто его любила! И в этом был весь ответ! «Без детей!» Но одно без другого не бывает. «Другое» бывает без души, а душе надо к овощам – мясо…

А как быть с абстрактной любовью? Например, к Родине?

«Родина имеет право быть равнодушной. Мечта должна быть прекрасной. И недоступной. В любом случае Родину может любить только тупой идиот. Или насильник, господин с кнутом в руке. Рабы должны ненавидеть родину, поработившую их!» Неужто? Но ведь чушь! «Патриотизм – прибежище негодяев!» – тех, кто эту фразу придумал, он презирал раньше. А теперь? Теперь он презирает себя.

Годы ушли в ничто. В каждом браке были, наверное, и счастливые минуты, и близость, приносившая ему удовлетворение; может быть, были и крики страсти.

Когда они с Инной жили на даче, он, помнится, всегда стремился туда после службы. Раз как-то, заснув, проехал свою остановку, Фирсановку, проснулся на запасном пути в Клину, ждать утреннего поезда не стал, пошел пешком в свой поселок, к ней. Шел полночи, пришел, рухнул к ней в объятия. Значит, был привязан? Любил? Почему ничего не осталось?