Кенилворт - Вальтер Скотт

— Иди сюда, добрый человек! Раскрой свой короб; и если у тебя найдутся хорошие товары — значит, тебя привел счастливый случай: я получу удовольствие, а ты — выгоду.

— Что будет угодно вашей светлости? — спросил Уэйленд, раскрывая свой короб и выставляя напоказ его содержимое с таким проворством, словно был рожден для этого. Впрочем, ему и в самом деле случалось заниматься торговлей в дни скитаний; теперь же он расхваливал свои товары с многословием настоящего торговца и проявил даже известную ловкость в трудном искусстве назначения цен.

— Что мне будет угодно? — переспросила леди. — Пожалуй, если принять во внимание, что за последние полгода я не купила ни одного ярда полотна или батиста, ни даже самой скромной безделушки по собственному выбору, то уместнее будет спросить: что ты можешь предложить мне? Отложи для меня этот батистовый воротничок и пару рукавчиков, пелеринки из золотой мишуры, подбитые крепом, и эту короткую накидку вишневого сукна, отделанную золотыми петлями и пуговицами. Она прямо восхитительна, правда, Дженет?

— Нет, миледи, — отозвалась Дженет, — если вы хотите знать мое скромное мнение, я скажу вам, что она слишком пышна, чтобы быть изящной.

— Ну, раз ты ничего лучше не придумала, — сказала графиня, — то в наказание за свои слова, милочка, ты сама будешь носить ее; и вот увидишь, что золотые пуговки, которые довольно массивны, утешат твоего отца и примирят его с вишневым цветом накидки. Смотри только, как бы он не отпорол их и не отправил в ларец, чтобы они составили компанию золотым монетам, которые он там запер!

— Ах, ваша светлость, пощадите моего бедного отца!

— Стоит ли нам оберегать его, раз он сам достаточно бережлив, — возразила леди. — Однако вернемся к нашим нарядам. Я возьму себе этот головной убор и серебряную шпильку, отделанную жемчугом. Отложи заодно, Дженет, два платья из красновато-коричневой ткани для Доркас и Элисон — пусть бедным старухам будет тепло зимой. Кстати, нет ли у тебя духов, или ароматических ладанок, или каких-нибудь хорошеньких флакончиков, только самых модных?

«Будь я взаправду разносчиком, я бы, пожалуй, вышел в купцы, — думал Уэйленд, пытаясь выполнить требования, которыми она засыпала его с увлечением женщины! давно лишенной такого приятного занятия. — Но как заставить ее хоть на минуту серьезно задуматься?»

Расхваливая свою отборнейшую коллекцию духов и благовоний, он сразу привлек ее внимание, заметив, что эти товары вздорожали почти вдвое против прежнего, так как граф Лестер делает грандиозные приготовления, чтобы принять королеву и двор в своем роскошном замке Кенилворт.

— Ах! — вырвалось у графини. — Значит, это правда, Дженет?

— Конечно, госпожа, — ответил Уэйленд, — и я удивляюсь, что новость эта еще не достигла слуха вашей светлости. Королева Англии будет неделю пировать и веселиться у благородного графа во время своей летней поездки по стране, и многие говорят, что Англия получит короля, а Елизавета Английская — да хранит ее бог! — супруга, прежде чем путешествие это окончится.

— Они лгут, негодяи! — вырвалось у графини.

— Ради бога, миледи, судите сами, — сказала Дженет, задрожав от тягостного предчувствия, — можно ли придавать значение сплетням разносчиков?

— Да, Дженет, верно! — воскликнула графиня. — Ты справедливо напомнила мне об этом. Такие слухи, порочащие доброе имя славнейшего и благороднейшего пэра Англии, могут распространяться только среди людей низких, бесчестных и презренных!

— Провалиться мне на этом месте, миледи, если я заслужил ваше неудовольствие! — воскликнул Уэйленд Смит, видя, что гнев обращается против него. — Я повторил только то, что говорят другие.

К этому времени графиня овладела собой и, встревоженная предупреждающими знаками Дженет, постаралась скрыть свое раздражение.

— Забудь об этом, добрый человек, — сказала она, — я просто не в состоянии была поверить, что наша королева может изменить свой образ жизни девственницы, столь дорогой для нас, ее подданных. Скажи-ка лучше, что за снадобье у тебя так тщательно уложено в серебряной шкатулочке? — спросила она, словно желая переменить разговор и рассматривая содержимое ларца, в разных отделениях которого хранились духи и всякие зелья.

— Здесь, госпожа, у меня зелье от расстройства, на которое, я верю, у вашей светлости никогда не будет повода жаловаться. Принимая в течение недели каждый день порцию этого снадобья величиной с горошину, вы укрепляете свое сердце против черного недуга, происходящего от одиночества, меланхолии, неразделенной любви, обманутых надежд…

— Ты просто глуп, любезный, — резко оборвала его графиня. — Или ты полагаешь, что можешь плести мне всякий вздор из-за того, что я покупаю твои негодные товары по жульническим ценам? Слыхано ли, чтобы душевные страдания исцелялись средствами, предназначенными для тела?

— С вашего милостивого разрешения, — сказал Уэйленд, — я честный человек и продавал товары по честной цене. Что же касается этого драгоценнейшего снадобья, то, рассказывая о его свойствах, я ведь его вам не навязывал, так зачем же мне было лгать? Я не утверждаю, что оно может исцелить укоренившуюся болезнь души, над которой властны только бог и время, а говорю лишь, что это зелье избавляет от сердечной тоски, от меланхолии, томящей душу. Я уже многих вылечил этим средством и при дворе и среди горожан, а совсем еще недавно помог мистеру Эдмунду Тресилиану, уважаемому джентльмену из Корнуэлла, который, говорят, из-за несчастной любви впал в такую меланхолию, что друзья опасались даже за его жизнь.

Он умолк, и леди некоторое время тоже не произносила ни слова, а потом спросила тоном, которому тщетно пыталась придать выражение равнодушия и спокойствия:

— Джентльмен, о котором ты говоришь, теперь чувствует себя хорошо?

— Неплохо, госпожа, — ответил Уэйленд, — по крайней мере на телесные недуги не жалуется.

— Возьму-ка и я немного этого зелья, Дженет, — сказала графиня. — У меня тоже иногда бывают приступы черной меланхолии.

— Нет, госпожа, не надо, — запротестовала Дженет. — Кто поручится, что лекарства, которые продает этот человек, безвредны?

— Я сам поручусь, — отозвался Уэйленд и, взяв порцию зелья, проглотил ее у них на глазах.

Графиня купила то, что осталось, и дальнейшие возражения Дженет только укрепили ее настойчивость. Она даже приняла первую дозу и сразу же объявила, что на сердце у нее стало легче, а на душе спокойнее — результат, существовавший, видимо, только в ее воображении. Затем графиня собрала покупки и бросила свой кошелек Дженет, велев ей подсчитать сумму и уплатить разносчику. Сама же, слегка устав от развлечения, которое вначале доставила ей беседа с ним, пожелала ему доброй ночи и беззаботно направилась к дому, лишив, таким образом, Уэйленда возможности поговорить с ней наедине. Однако он решил попробовать объясниться хотя бы с Дженет.

— Девушка, — сказал он, — судя по твоему лицу, ты любишь свою госпожу. Она очень нуждается в услугах преданного друга.