Зубы настежь - Юрий Никитин

– Крепкая у него голова! Я ж молотом со всего маха...

– Слабый у тебя мах.

– Да? Становись, попробуешь.

– Я ж не меднолобый, – возразил второй. –Герои – все меднолобые. Хотя есть просто с литыми головами... Как валуны.

– Так я вроде не в лоб...

– В лоб только быков бьют... Уф.. тяжелый... Все,больше не могу.

Оба, оставив меня, подошли ближе. Один потыкал носком сапогав бок:

– Эй ты, бычара. Поднимайся! Ишь, князь, волоки его...

Я смотрел в нависающие надо мной бородатые лица с грязнымивсклокоченными волосами. У одного вместо зубов торчали желтые изъеденныепеньки, лицо в крупных оспинах, словно на нем черти горох молотили, второйрастянул с улыбке толстые как сытые пиявки черные губы, изъеденные коростой.Оба двоились и расплывались перед глазами. В черепе стоял грохот.

Сквозь шум и боль чувствовал как по ребрам били ногами, нопредпочитал умереть, чем шевельнуться.

Второй раз очнулся, едва не задохнувшись от набившейся в ротземли и прелых листьев. Сильно пахло трухлявыми пнями и муравьиной кислотой. Ялежал, уткнувшись лицом в теплое, пахнущее древесной трухой. Шею больно давило.Скосив глаза вниз, с ужасом и отвращением увидел край толстой доски, чтоутонула в мягкой почве.

Все воины, а также обе служанки, лежали крепко связанныепосреди поляны, а принцессу, герцога и воеводу расположили под самым роскошнымдубом. Воеводу связали по рукам и ногам, герцогу только руки, принцессусвязывать нужным не посчитали. Правда, за нами неусыпно присматривали дваоборванных мужика с угрюмыми кислыми лицами.

Принцесса сидела подле воеводы, ее нежные пальчики вытиралиизящным кружевным платочком кровь на его кирпичной харе. Усы от засохшей кровислиплись и засохли, став похожими на покрашенные охрой рога тура. Удивительно,но и здесь ухитрялись торчать в стороны угрожающе и нахально.

– А, очнулся?.. Здоровый же лось...

От пинков лес и все люди раскачивались как на качелях.Наконец я сообразил, что пинают все-таки меня. Попробовал привстать, нозавалился навзничь. Голову тряхнуло, в шейные позвонки впилась жесткая доска.Сверху довольно ржали, я повалился набок. Голова соображала туго, кое-как и сзапозданием понял, что помочь руками не могу потому, что их туго скрутили заспиной, даже лопаткам больно.

Когда наконец сумел воздеть себя на ноги, меня придерживалисбоку, снова пинали и били, гнали, ноги подкашивались Я с трудом пересекполяну, колени подломились, рухнул под тяжестью доски и пудовых оков. Принцессаиспуганно оглянулась. Ее глаза расширились в страхе и жалости. Воеводаскривился, явно голова трещит как и у меня, подмигнул заплывшим глазом.

В дальнем углу широкой поляны, под укрытием высокогоорешника, виднелась наспех сооруженная хижина. Из свежесрубленных ветвей, нопросторная, высокая. Из темного зева вышел, пригибаясь, крупный широкийчеловек. В зеленом, только загорелое лицо ярко контрастировало с защитнымцветом, да темные от солнца руки под закатанными по локти рукавами выделялисьярко и пугающе.

За его спиной встали четверо лесных разбойников. Все стопорами, ухмыляющиеся, наглые. Глаза шарили как по принцессе, так и поостальным пленникам.

– Ну что, – сказал вожак хрипловатым властнымголосом, – давайте знакомиться. Меня зовут Черный Филин, но еще чаще –Черный Епископ! Это мой лес, что бы там не говорили всякие епископишки иликоролишки... А в своих владениях я волен над жизнью, смертью и... всем прочим.

Герцог молчал, глаза испуганно бегали. Он все старалсянапустить на себя надменный вид, но спина горбилась, а голова втягивалась вплечи при каждом громком звуке. Принцесса выглядела откровенно испуганной,только воевода нашел в себе силы процедить сквозь зубы:

– Хозяина оценивают... как гостей привечает...

Черный Филин улыбнулся, зубы у него хоть и желтые, но ровныеи крупные как у коня.

– Вы вторглись сами, я вас не звал. А раз вторглись, товы враги. К счастью, вас не зарубили сразу, а захватили в плен. С пленникамиже... гм... у нас разговор короток.

Он оглядел оценивающим взглядом принцессу, герцога, сновавернулся к принцессе и рассматривал ее долго и с удовольствием. В глазахпоявился похотливый блеск, я чувствовал как гнусная кровь мерзавца начинаетразогреваться и скапливаться в довольно далеко от сердечной мышцы.

– На сук? – поинтересовался воевода с полнейшимравнодушием.

Черный Филин с неохотой оторвался от созерцания прекрасногоиспуганного личика:

– Что?.. Ах да... А ты что предпочел бы?

– Топором по шее, – отрубил воевода. – Ещелучше – мечом. Остальных можно и повесить, рылом не вышли, а я все-такивоевода!

Черный Филин прошелся пред ним, оглядел с головы до ног. Нагнусной харе губы пошли в стороны, глаза сощурились, от них побежали веселыелучики:

– Эх, гулять так гулять, а миловать – так миловать!Почему бы в самом деле не уважить старого воина? Обещаю: тебе срубят головумечом.

– Вот спасибо, – сказал воевода, и сколько я невслушивался, не мог уловить иронии в голове старого воина. Для него это в самомделе важно: на суку или на колоде мясника. – Уважил старика!

Остальные, похоже, мало заинтересовали вожака разбойников.Обошел связанных, профессионально цепким взглядом прошелся по путам, никто лине развяжется, расспросил все ли тут, никто ли не отлучался, и тут герцог, ктоего за язык тянул, сказал нервно:

– Был еще один...

– Кто? – спросил Филин лениво, но в голосе я сразууловил заинтересованность.

– Купчишка, – зло сказал герцог. Похоже, онвыходил из себя, что кому-то удалось спастись. – Всю дорогу рассказывал,какой он умелый... И какие богатства имел!

– Каков он с виду?

– Да так... Ниже среднего, ничего особенного. Одет какбродяга. Даже доспехи из тех, что за одну монету можно купить целую гору.Побитые к тому же...

Он говорил пренебрежительно, но Черный Филин слушал состранным напряженным интересом. И только убедившись, что герцог ничего большене запомнил, толкнул воеводу, тот пробурчал с достоинством, что он – воин,купцов вообще не замечает. Черный Филин вперил в меня взгляд злых пронзительныхвзгляд, но я прикинулся, что сомлел под тяжестью доски.

Когда шаги удалились, воевода толкнул в бок. Его заговорщицкийшепот его был громче ржания моего коня:

– А Ушан ускользнул, ускользнул...

– Чутье, – пробормотал я.

– Да нет, все же опасался, видать, что эта птица вездеразошлет людей. Был настороже.