Русский фронтир - Алексей Волков

Мир порою оказывается чертовски тесен. По крайней мере, для некоторых категорий людей. В прибывших Липранди узнал двух своих давних и хороших знакомцев по минувшей войне. Это были посланный наместником в Веракрус Муравьев и одногодок Ивана Петровича Граббе, недавно произведенный в полковники и получивший под свою команду Нежинских конно-егерей.

– Полк имеет полный комплект людей, все шесть действующих и один резервный эскадроны, но в штабе посчитали, что переправлять такое количество лошадей нет смысла, и у меня лишь один дивизион – конный. Прочие должны будут получить коней на месте, – поведал Граббе. – Я понимаю прямой резон этого. Намучились в пути с животными. Но теперь пока полк станет полностью боеспособным… Это же кавалеристы. Их обучали действиям в пешем строю, но… – Молодой полковник махнул рукой.

Видно, особых усилий в обучении конно-егерей пехотным эволюциям никто не прилагал. Конно-егеря были введены в России в тысяча восемьсот тринадцатом году и вместе с гусарами и уланами относились к легкой кавалерии. Их главной задачей являлись разведка, действия в тылах неприятеля, участие в баталиях в конном строю. Даже барабанщиков в штатах полков не было, а какие без них маршировки? Но все же нежинцы, как и прочие конно-егеря, были переформированы из драгун, а последние долгое время считались чем-то наподобие ездящей пехоты.

– На Галвестоне требуется как раз пехота, – вставил Липранди.

Он был единственным, кто на правах раненого не сидел, подобно остальным, а полулежал тут же на диване. Точно так же, как формы Иван Петрович по понятным причинам не имел.

– У меня приказ, – без всякой убежденности напомнил Граббе.

Он боялся не успеть к сражению, если оно состоится. Но и проходить достаточно близко от разбойничьего гнезда и ничего не предпринять при этом, тоже казалось недопустимым.

Муравьев, как человек сухопутный, тоже колебался с решением. К тому же он был здесь единственным, кто успел повоевать в здешних местах и близко к сердцу воспринимал проблемы жителей Тешаса и линейных казаков. Проблемы с безопасностью мореплавания казались ему чем-то вроде и важным, но не имеющим к нему самому прямого отношения.

Иного мнения придерживались моряки. Для них, напротив, пираты представлялись главным вызовом. Особенно – для гонявшегося за ними Головнина. И тут вдруг представился шанс раз и навсегда покончить с проблемой.

– Можно обойтись десантными партиями с кораблей, – предложил капитан «Камчатки». – Тут всего и требуется, что один корабль, чтобы блокировать бухту, и второй, который зайдет с противоположной стороны острова и высадит людей. Кавалеристы вполне могут следовать дальше.

– Так и сделаем, – кивнул Гейден.

– Только, Логгин Петрович, можно один из кораблей будет «Камчатка»? Мы с самого начала действовали против пиратов, и люди заслужили принять участие в окончательном решении вопроса, – попросил Головнин.

– А мы? – неожиданно вскинулся Граббе.

Вопреки прежним мыслям ему показалось обидным не принять участия в деле.

– Сколько на острове людей? – словно не звучал об этом разговор, уточнил полковник.

– Не более трехсот. Обычно – поменьше, – ответил Липранди.

– Тогда одного дивизиона хватит с избытком. На один день вполне можно задержаться, – сделал вывод Граббе.

Но морякам уже не очень хотелось делиться победой. Потому в ответ начался спор. Не пылкий, а вполне взвешенный, в котором желание участвовать скрывалось за неспешными неубедительными аргументами.

Для Липранди участие, вернее, неучастие в споре (подполковник открыто не встал ни на одну из сторон) завершилось появлением на пороге кают-компании судового лекаря.

– Иван Петрович, – после обязательных приветствий и фраз обратился к нему эскулап. – Там француз очнулся. Вас зовет.

На лице медика было написано некоторое смущение. Не годится ради одного раненого тревожить другого, но что поделать?

– Иду. – Подняться оказалось тяжело.

В бою напряжение не позволяет расслабляться, и собственных ран можно даже не заметить, зато стоит очутиться в нормальной обстановке, и слабость оказывается доминирующим чувством. Но сразу вновь пробудилась чуть угасшая тревога за того, с кем провел последние месяцы и с кем несколько часов назад сражался бок о бок против взбунтовавшихся матросов.

Не так страшны были раны. Просто потеря крови вызвала упадок сил, и стоило встать, как начала кружиться голова.

Тем не менее Липранди проделал весь короткий путь сам, отказавшись от услужливо подставленного плеча лекаря.

– Жан, – обрадовался его приходу де Гюсак.

Сейчас он казался каким-то особенно старым. Черты лица обострились, а в глазах появилась мудрость человека, пребывающего между жизнью и смертью.

– Как вы, Анри? – Липранди присел рядом с койкой француза.

– Нормально. – Однако Гюсак даже не пытался выглядеть бодрым. Голос его был тих, и было видно, что слова даются с трудом. – Жаль лишь будет, если так и не увижу Париж. И с наместником вы меня не познакомите.

– Что вы! Лекарь обещает в ближайшее время поднять вас на ноги. Пуля удалена, остальные раны так не опасны. Просто вы потеряли много крови. Главное – покой и отдых, – несколько приукрасил положение приятеля Липранди.

– Бросьте. Все в руках Божьих. – Не отличавшийся особой религиозностью француз, подобно многим, оказавшимся на пороге, пересмотрел предыдущие взгляды о вечности. – Знаете, Жан, а ведь шкипер был в заговоре.

– С чего вы взяли, Анри?

Сам Липранди не задумывался о происшедшем. Главным было уничтожение пиратского гнезда, и в его свете все предыдущее отошло куда-то на задний план.

– Откуда у них оружие? – Де Гюсак попытался изобразить некое подобие улыбки. – И почему Рене появился на палубе?

– Он же сказал – двери оказались заперты, – дежурно отозвался Липранди. И тут же до него стало доходить. – Вы хотите сказать, что мы бы это обязательно услышали?

Де Гюсак на секунду прикрыл глаза. Так было значительно проще, чем кивнуть головой или говорить.

– Не только. Шкипер ждал исхода, а когда увидел рядом корабли, замел все следы. Я же видел, как добивали раненых. Чтобы никто не проболтался.

Последние штрихи в картинке встали на месте. Липранди сам бы мог догадаться до того, что рассказал ему француз, но тогда на палубе он беспокоился за жизнь компаньона, и ему не было дела до происходящего, а потом все помыслы были направлены на Галвестон.

– Я доложу о случившемся.

В море любой капитан имел право суда над преступниками. Тем более когда речь шла о морском разбое. Не было никакого смысла откладывать дело в долгий ящик.

– Теперь, Жан, идите. – Де Гюсак был измотан коротким разговором. – Хочу увидеть Париж. Если не наяву, то хоть во сне.