Харассмент - Кира Ярмыш

Ее обычное развлечение сейчас тоже не помогало. Инга зашла в фейсбук, но беспокойное ожидание, которое мучило ее, мешало разверзнуться бездне презрения. Она прочитала длинное полотно, призванное открыть глаза будущим мамам – на то, какое паршивое занятие иметь детей. В посте с садистским удовольствием перечислялись все предстоящие тяготы: болезни, из списка которых можно было составить медицинский справочник, родственники и случайные прохожие, все как один обладающие энциклопедическими знаниями о детях, отсутствие сна, порядка, развлечений, секса, неминуемо следующие за этим антидепрессанты, ссоры, эмоциональное выгорание, а самое страшное – взросление ребенка, который из в общем-то безобидного младенца вырастет сначала в неблагодарного подростка, а потом, весьма вероятно, в сомнительную личность, которую будет трудно любить. Текст расшарила Ингина знакомая, добавив от себя, что автор, к ее досаде, забыла упомянуть инфантильность отцов: ведь всем известно, что любой из них при малейшем признаке дискомфорта бросит женщину с вылупившимся чудовищем один на один.

Первый такой пост несколько лет назад поразил Ингу своей смелостью, но спустя десяток одинаковых откровений она уже не чувствовала ничего, кроме раздражения. В другой раз она обязательно плеснула бы ядом в комментариях, но сейчас была слишком напряжена, чтобы растрачиваться на такие мелочи, поэтому почти с сожалением пролистнула страницу вниз.

В этот самый момент компьютер снова издал писк, и Инга припала к экрану. В сером окошечке в углу всплыло имя Меркуловой.

У Инги от волнения на секунду потемнело в глазах. Она несколько раз лихорадочно щелкнула мышкой, не сразу попав по кнопке «открыть». В письме была одна-единственная фраза: «Зайди ко мне».

Инга вскочила и торопливо зашагала к выходу из офиса. В спину ей донесся голос Галушкина, озадаченно спрашивающего, все ли в порядке. Она сделала вид, что не расслышала.

Лифтов на этаже было шесть, Инга для верности нажала сразу несколько кнопок. На электронных табло появились ползущие вверх красные стрелки, но счетчик этажей не менялся – каждый лифт застыл на своем как приклеенный. Инга едва не приплясывала от нетерпения. Наконец один лифт, а потом разом второй и третий пришли в движение, но почти сразу же опять остановились. Выругавшись, Инга бросилась к лестнице.

Она ворвалась в офис этажом выше и стремительно зашагала вдоль столов. Вокруг царила обычная суета: жужжали компьютеры, ревел принтер, пожирая бумагу, из разных углов слышались возгласы и смех, а с кухни – звон ложек. Эта какофония звуков имела, как ни странно, убаюкивающий эффект и немного успокоила Ингу. Бежать сломя голову не было смысла. Пригладив волосы обеими руками, она остановилась на секунду и перевела дух. Возбуждение, как клокочущая на огне кастрюля, еще не успело остыть, но бурлило поменьше, словно под ним убавили газ. Помедлив перед кабинетом Меркуловой, Инга вошла в открытую дверь.

– Закрой, – мотнула головой Меркулова, сдернув очки.

Инга сразу поняла, что ничего хорошего за этим не последует, но возбуждение внутри еще не стихло окончательно и поэтому вытесняло любые другие эмоции. Она закрыла дверь.

– Садись.

Инга села.

– Ты не говорила, что у вас с Бурматовым разногласия, – сказала Меркулова и, как в прошлый раз, постучала подушечкой указательного пальца по столу.

За одну секунду в Игиной голове прошла вереница мыслей: ее точно не взяли, не взяли, потому что Бурматов помешал, ее страхи подтвердились, он подстроил какую-то подлость. Выкручиваться не было толку, поэтому Инга просто спросила:

– Что он вам сказал?

Меркулова хмыкнула.

– Мне – немного. Что-то там про нарушение трудовой дисциплины.

Инга похолодела.

– Что?

– Ну, опоздания и все такое.

– Я опоздала-то за полтора месяца один раз, и то на пять минут!

– Это неважно, – поморщилась Меркулова. – Мне, если честно, плевать на твои опоздания. Но Кантемиров запретил тебя брать. Бурматов к нему отдельно ходил, когда узнал. Из чего я сделала вывод, что у него на тебя зуб. Ну или, может, наоборот, не хочет с тобой расставаться.

– Если вы понимаете, что он это делает мне назло, то почему вообще обращаете на него внимание? Вам же был срочно нужен человек.

– Не могу, – развела руками Меркулова. – На Бурматова я и не обращаю внимания. А против Кантемирова уже не попрешь.

– Может, Кантемирова переубедить можно? – в отчаянии воскликнула Инга. Она незаметно для себя сложила ладони в молитвенный жест и прижала их к груди. Значение меркуловских слов доходило до нее с опозданием. – Может, мне к нему сходить? Илья… Бурматов просто не хочет, чтобы я из его отдела уходила, потому что… Не хочет.

– Я не знаю, что у вас там происходит, – отчеканила Меркулова, снова надевая очки. Впервые Инга слышала, чтобы она говорила медленно. – Но бегать за Кантемировым я тебе не советую. Нет значит нет. Ты мне понравилась, поэтому я тебе все это и рассказываю, но если ты будешь гоняться за руководством, я сама тебя не возьму. Так что иди, разбирайся с Бурматовым. Может, в будущем еще поработаем.

Последние слова она договорила, уже обращаясь к монитору. На Ингу Меркулова больше не смотрела. Та просидела еще пару секунд, судорожно перебирая слова в голове, словно среди них могла найтись волшебная отмычка, которая вновь откроет ей дверь в прекрасное будущее, но потом сдалась. Волшебной отмычки не было, дверь не просто запер, а заколотил перед ней Илья.

Инга медленно вышла, ступив из тишины кабинета обратно в офисный гул. На этот раз она никуда не бежала, а неторопливо шла, вдумчиво переставляя ноги и чувствуя, как пружинит ковролин. Она ведь сразу поняла, что ее не возьмут, как только зашла, но вот странно: даже испытала нечто похожее на облегчение. Как будто она замышляла дерзкую выходку, а та в последний момент сорвалась – досадно, конечно, зато не накажут. Однако так было ровно до того момента, пока Меркулова не заговорила про Илью. Тогда-то все по-настоящему рухнуло.

Он знает. Он вмешался. Инга запнулась носком туфли о ковролин и остановилась, впервые осознав масштаб гнусности. Илья не просто не дал ей уйти, он специально отправился к начальству и наговорил про нее гадости. Он удостоверился, чтобы впечатление о ней было испорчено у всех. Он и Меркуловой что-то сказал – наверняка больше, чем та призналась.

Инга сделала еще несколько шагов по направлению к лифтам и поняла, что не может сейчас вернуться к себе в опенспейс. Сидеть там как ни в чем не бывало, теперь, когда Илья знает, было немыслимо. Унизительно, стыдно, страшно. То есть он-то, оказывается, знал и раньше, но тогда Ингу оберегало от всех этих чувств ее собственное неведение. Теперь спасения не было.

Она нажала на кнопку лифта, который тут же распахнулся, и поехала на первый этаж. Надо купить кофе, пройтись и подумать, что делать дальше. Первым ее импульсом было уволиться сию же секунду, но, поразмыслив, Инга не без сожаления отвергла эту идею. Ее не столько страшила перспектива остаться без работы, сколько капитуляция: Илья ее оклеветал, а она тут же подает заявление, словно подтверждая его россказни. Инга с содроганием представила, что же именно он про нее рассказал.