Серебряные фонтаны - Биверли Хьюздон

Джим Арнольд теперь находился в госпитале рядом с Солсбери. Место, где была отрезана его нога, воспалилось, и он очень исхудал, но наконец пошел на поправку. Клара посещала его каждую неделю, а по воскресеньям приходила на чай к его матери. Миссис Чандлер рассказала мне, что миссис Арнольд очень ценит Клару: «Она хорошая девушка, моя Клара, но как жаль... – она вздыхала. – Мужчины смотрят только на внешность девушек. Женщины, они другие, их не волнует, если мужчина не слишком хорош собой. Они смотрят внутрь, на его сердце».

В конце месяца с роз Лео осыпались последние лепестки. Я распрощалась с «Эйми Виберт» до следующего года и написала Лео, что буду скучать по ее золотистым цветам и глянцево-зеленым листьям. «Она так мне нравится, что хотелось бы, чтобы она и вправду носила мое имя». Затем я спросила его: «Я знаю, что это французская роза, и помню, что ты как-то говорил мне, что она была «Нуазеттой», но она не похожа на кусты «Нуазетты». Почему она отличается?»

Его ответ пришел, когда мы с Кларой были в кладовке. Зашел разговор о продуктах для стола, и Клара попросила меня вместе с ней пересмотреть припасы. Когда мистер Тимс принес мне письмо, я воскликнула:

– Как странно! Оно в зеленом конверте! Клара улыбнулась.

– Наш Джордж использовал такие, когда ему удавалось достать их. Он не любил, когда цензор просматривал его письма. Видите, – она взяла у меня конверт и указала на напечатанные слова: «Корреспонденция не подлежит досмотру», – они указывают, что внутри нет ничего о войне, а только о семейных делах и тому подобном. Смотрите, подпись его светлости!

После объяснения Клары я не удивилась, что Лео использовал этот конверт. Я знала, что ему не нравится, когда его письма читает кто-то еще – с тех пор, как он прибыл во Францию, его письма стали еще более формальными и безликими. Я надеялась, что в этом письме, он побольше расскажет мне о своих делах, хотя бы какое в госпитале питание. Я никогда не спрашивала Лео об этом, потому что знала, что он не будет писать ничего такого, что может показаться его офицеру недовольством, но часто надеялась, что он догадается написать.

Однако когда я поднялась в свою гостиную и распечатала конверт, мне показалось, что там говорится о том же, о чем и обычно. Лео начал с ответа на мой вопрос о розе.

Как ты и предполагала, «Эйми Виберт» – не совсем «Нуазетта», хотя, безусловно, один из ее предков тот же, что и у «Нуазетты» – «Чемпни Пинк Кластер». Я как-то сажал его черенок, но он не прижился. Она унаследовала свою характерную листву от «Розы Семпервиренс» (семпер – вечный, виренс – зеленый), а позднее цветение – от «Розы Муската», то есть мускатной розы, с запахом, похожим на запах мускатного вина. Однако она не полностью унаследовала мускатный аромат, я даже слышал, что ее запах называют мускатным незаслуженно, но не согласен с этим. Она не выставляется со своим запахом, как большинство ее самоуверенных сестер – его еще нужно поискать, – но однажды замеченная ее изысканность не имеет себе равных. Теперь ты видишь, что у твоей малютки «Эйми Виберт» смешанное происхождение, но она не стала от этого хуже. В действительности, я всегда чувствовал, что этот изъян ее происхождения придает ей стойкость и верность, она всегда дарила мне свои цветы, если это было в ее силах. Тем не менее, будучи вьющейся розой, она нуждается в поддержке и готова обвиться даже вокруг самой ненадежной опоры, пока эта ее огромная зависимость не даст опоре силу поддерживать ее. Она– уязвимая роза, моя «Эйми Виберт», у нее мало шипов, но она будет использовать их, если сочтет нужным, и поэтому, несмотря на ее кажущуюся слабость, она очень сильна.

Я вернулась к началу и снова перечитала эти слова. Моя рука чуть задрожала. Возможно, я была дурочкой – неужели он писал только о розе? Я прочитала дальше:

Я с облегчением узнал, что у Флоры прошла простуда. Ты совершенно права, что вызвала доктора Маттеуса – в таком деле не бывает чрезмерной предосторожности. Надеюсь, что Роза меньше капризничает теперь, когда ее зуб прорезался. Спасибо тебе за регулярные новости о наших дочерях. Я не околею о своем решении пойти в армию, но жалею, что не вижу, как подрастают дети. Хотел бы я иметь волшебное зеркало Зверя, чтобы каждый вечер смотреть в него и видеть, как вы втроем сидите у камина в детской.

Почему ты так завистливо пишешь об «Эйми Виберт» – «хотелось бы, чтобы она и вправду носила мое имя»? Конечно, ты знаешь, что она его уже носит, ведь Эми– это любовное от Эйми. Пожалуйста, извини меня за сегодняшнюю болтовню. Сейчас у нас выдалось немного свободного времени, и, получив два зеленых конверта, я не мог сопротивляться желанию потратить один немедленно, – дар уединения так редок в военное время. Однако я знаю, что у тебя мало времени писать письма, поэтому не жду, что ты ответишь на сегодняшнее письмо. Я понимаю, Эми.

Твой преданный муж, Лео Ворминстер.

«Эми – это любовное от Эйми». Перечитывая эти слова, я сознавала, что Лео писал не о своих розах. Это было любовное письмо, но очень деликатное любовное письмо. Я могла либо принять эти строки, либо пренебречь ими – потому что он понимал.

Наутро я одела детей в лучшую одежду и повезла в Тилтон. В фотостудии я посадила себе на колени Розу, а Флора тесно прижалась к моему плечу. По команде мы улыбнулись навстречу вспышке слепящего белого света. Я не могла дать Лео любви, которой он хотел, но могла прислать ему замену волшебного зеркала.

Когда мы вернулись, мистер Селби сказал мне, что ходят слухи о том, что Асквит будет переизбран, а первым министром станет Ллойд Джордж.

– Сомневаюсь, что Кроуфорд останется в сельскохозяйственном ведомстве, если Асквит уйдет, – вздохнул мистер Селби. – Мы можем быть уверены в одном, леди Ворминстер – кто бы ни пришел к власти, для нас это значит, что прибавится работы по заполнению этих надоевших форм, и больше ничего.

Я знала, что он был прав – в последние дни я все больше и больше времени проводила в кабинете имения. К счастью, у Розы был хороший нрав, она бьиа совершенно спокойна, оставаясь в детской, а я забегала к ней каждую пару часов. Она уже выучилась выпрямляться и вставать, а если я садилась на пол, она спешила доползти до меня, хваталась за мою одежду и вставала прямо, шатающаяся, но довольная. Мне было трудно отрываться от детей и уходить вниз, но, ничего не поделаешь, мы должны были победить в войне.