Лестница в небо - Джон Бойн

– Ну, всегда же есть способы это обойти, само собой, – тихо сказал я, оглянувшись, когда девушка за стойкой бара уронила стакан и он разбился об пол, на что сидевшие поблизости откликнулись неизбежными воплями и аплодисментами.

– В смысле, было б здорово стать писателем, – продолжал он, пропустив мимо ушей мое замечание, и я удивился, что он-то к бару не обернулся. Мне всегда казалось, что это такой павловский рефлекс – оборачиваться на любой громкий шум, но нет: Тео, казалось, больше интересовала наша беседа, нежели происходившее вокруг. – Но если у вас нет воображения, нет смысла и пытаться, разве нет? А если совсем уж честно, у меня особого воображения не было никогда.

– Многие современные романы бессюжетны, – сказал ему я, толком даже не уверенный, так ли это на самом деле. – Я тут недавно был в одном книжном, и там в рубрикаторе значилась “бессюжетная проза”.

– Меня такое не интересует, – сказал он.

– Вам не нравятся эксперименты?

– Наверное, у меня такое чувство, будто эти книги плохо выдерживают проверку временем, – сказал он, хорошенько обдумав ответ. – Что кажется причудливым или необычайным сегодня, нередко видится нелепым и даже постыдным несколько лет спустя. Нескончаемые потоки сознания. Страницы и страницы чепухи, призванные обмануть людей – заставить их думать, будто ты эдакий гений, потому что не расставляешь слова в должном порядке или пишешь их неправильно. Не по мне такое, никуда не денешься. Легко признаюсь, что мне нравятся традиционные романы. Знаете, с сюжетом. И с персонажами. И хорошо написанные.

– Но карьеру свою вы надеетесь построить на биографиях?

– Так и есть, – ухмыльнувшись, ответил он. У него была приятная улыбка. Совершенно ровные белые зубы. Я вообразил, что существует много девушек – да и юношей тоже, – кому хотелось бы его поцеловать.

– А сколько вам лет, кстати? – спросил я.

– Двадцать, – ответил он и тут же, не спросив, хочу ли я повторить, встал, сходил к бару, взял еще две пинты и принес их обратно к нашему столику. Я быстро дохлебал первую и принялся за вторую. Вкус был чудесен. Тело мое просыпалось по мере того, как в его кровоток поступал алкоголь, – достославное ощущение благополучия, какое всегда включается где-то на этом вот рубеже.

– Когда я был примерно в вашем возрасте, – сказал ему я, подаваясь вперед, ближе к нему, и насколько близко бы я к нему ни придвигался, он от меня не отстранялся, – от жизни мне хотелось только двух вещей. Первое – стать издаваемым романистом, и второе – стать отцом. И разумеется, я должен был уехать из дома, чтобы рано или поздно произошло и то и другое. Моих родителей книги совершенно не интересовали. С той стороны меня совсем никак не поддерживали, мое воображение ничего не возбуждало.

– И куда же вы отправились? – спросил он, вытаскивая из сумки блокнот и начиная в нем что-то корябать. “Стало быть, ты начал, – подумал я, улыбнувшись сам себе. – Ну, я тоже”.

– В Германию, – ответил я. – А если точнее – в Берлин. В то время он еще назывался Западным Берлином. Это, конечно, случилось еще до того, как рухнула Стена. Устроился официантом в гостиницу “Савой” на Фазаненштрассе. А когда не работал там – писал.

– Там вы и написали “Двух немцев”? – спросил он.

– Отчасти, – ответил я. – Там роман, разумеется, зародился.

– Это такая интересная книжка.

– Спасибо.

– История любви просто душераздирающая. А вам кто-нибудь разбил сердце, когда вам было столько же лет? История же развилась оттуда?

– Никто и никогда мне сердца не разбивал, – ответил я, качая головой. – Никому б это и не удалось. Запомните накрепко – писатель так работает. Пользуется своим воображением. Пытается понять, каково быть живым в тот миг, что никогда не существовал, с тем человеком, который никогда не жил, произносить слова, которые никогда не говорились вслух.

– Ну, вы сделали это с таким сопереживанием, – сказал он. – Самое забавное – и, возможно, это с моей стороны неправильно, – но я всегда немного жалел Эриха Акерманна.

– Правда? – спросил я. – Почему это?

– Потому что он был всего лишь мальчишкой, – ответил он. – И впервые влюбился. Не говоря уже о том, что влюбился в парня, а это только все усложнило. Особенно в ту пору. И тогда еще никто не знал, чем станут нацисты. Но от этого книга только интереснее. Если пытаешься понять, злодей он по-настоящему или просто был юн и запутался.

Я кивнул и постарался не выказать скуку. Столько времени в своей жизни я уже провел, разговаривая про “Двух немцев”, что уже оправданно утомился. Книга даже не казалась теперь вышедшей из-под моего пера. После издания она быстро зажила собственной жизнью. Я, конечно, продолжал и дальше ею гордиться, но она, казалось, существовала сейчас на некотором расстоянии от меня. Я в ней себя теперь едва ли признавал, пусть даже она и дала мне ту жизнь, какой мне всегда хотелось.

– Хотя в какой-то своей части вы наверняка до сих пор не понимаете, заслужил ли он то, что вы с ним сделали, – сказал Тео. Его реплика дошла до меня очень не сразу, поскольку я едва ли слушал, что он там болбочет без умолку. Просто пялился на него, впитывая это знакомое, но не вполне узнаваемое лицо. Это правда – у него не было скул, какие выступали у Дэниэла, лицо несколько круглее, такое скуластым все же не назовешь, но, за исключением этого, сходство между мальчиком и моим сыном было просто поразительным.

– Что такое? – переспросил я, резко возвращаясь в настоящее, не уверенный, что расслышал его правильно. Не мог же он сказать что-то настолько дерзкое, верно?

– Я спросил, не хотите ли вы еще выпить? Такое удовольствие сидеть здесь и беседовать с вами.

– Мой черед, – ответил я, вставая и веля себе прекратить сочинять всякую чушь. В конце концов, мне это никогда не удавалось, и едва ли сейчас подходящее время начинать. Я добрался до бара, где заказал еще две пинты и сосредоточил взгляд на девушке за стойкой, пока она их наливала. – Вы немного пропустили, – произнес я, когда она поставила напитки на стойку передо мной.

– Простите?

– Вон там, в углу, – сказал я, показывая ей за спину, где на боку лежал толстый и крупный осколок острым краем вверх. – У вас там стакан разбился.

– Ой, спасибо, – ответила она, поворачиваясь глянуть, когда я расплатился и подался обратно к столику. Пока меня не было, Тео исчез; я огляделся и заметил его силуэт за окном – он стоял на улице и курил сигарету. Несколько мгновений я понаблюдал за ним, после чего протянул руку и провел пальцем по ободу его пустой пинты, а потом поднес тот же палец ко рту и медленно пососал. Закрыл глаза, а когда открыл их, у меня возникло ощущение, будто за мною наблюдают. Я оказался прав: на меня с отвращением взирала девушка из-за стойки бара. Когда я перехватил ее взгляд, она проворно отвернулась и быстро принялась сметать разбитое стекло. Мне было все равно. Я знал, о чем она думает: я либо стараюсь соблазнить мальчика, либо уже соблазнил, но для меня это никакого значения не имело. Ни малейшего. Мне предстояла работа, и я намеревался ее выполнить.