Проверка верности - Джорджет Хейер

– О! – пролепетала Горация. Вспомнив, что должна выказать удивление, она добавила: – Б‑боже милосердный, м‑милорд, это и в с‑самом деле вы?

Граф уже сменил дорожное платье на вечерний костюм красновато-коричневого бархата с цветастым жилетом и короткие штаны в обтяжку. Он подошел к Горации и наклонился, чтобы поцеловать ей руку.

– Собственной персоной, моя дорогая. Быть может, я – не надо меня щадить – de trop?

– Нет, разумеется, нет, – неуверенно ответила Горация.

У нее перехватило дыхание. Завидев графа, сердце ее отчего-то сбилось с ритма. Если бы не горничная… Если бы она не потеряла свою брошь… Но камеристка, назойливое создание, оставалась здесь, присев в коротком реверансе, а ее брошь была у Летбриджа, и она, конечно, не могла броситься Рулу в объятия и выплакаться у него на груди. Горация заставила себя улыбнуться.

– Н‑нет, разумеется, нет, – повторила она. – Я н‑невероятно рада в‑видеть вас. Но ч‑что заставило вас в‑вернуться так рано, сэр?

– Ты, Хорри, – ответил он, с улыбкой глядя на нее.

Она покраснела и раскрыла коробочку с мушками. Мысли ее путались. Должно быть, он порвал с Мэссей. Наконец-то он начинал ее любить. Но, если он узнает о Летбридже и броши, все будет кончено. Она окажется самой вероломной и неверной женой на свете.

– Умоляю, позвольте мне продемонстрировать свое искусство, – сказал его светлость, забирая у нее коробочку с мушками. Он выбрал маленькое пятнышко черной тафты и осторожно повернул Горацию лицом к себе. – Что это будет? – принялся размышлять он вслух. – «Двусмысленность»? Думаю, что нет. «Смелость»? Нет, не то. Это будет… – Рул прикрепил мушку в уголке ее губ. – «Поцелуй», Хорри! – Он быстро наклонился и поцеловал ее в губы.

Рука ее взметнулась вверх, коснулась его щеки и упала. Вероломная, неверная жена – вот кто она такая! Горация отпрянула, пытаясь рассмеяться.

– М‑милорд, мы не одни! И мне… мне н‑надо одеваться, потому что я п‑пообещала Луизе и сэру Хэмфри п‑пойти с ними на спектакль в «Друри-лейн».

Его светлость выпрямился.

– Следует ли мне послать записку Луизе или же пойти с тобой на спектакль? – спросил он.

– О, мне бы не х‑хотелось р‑разочаровывать ее, сэр! – поспешно сказала Горация. Остаться с ним наедине на целый вечер было бы невыносимо. В конце концов закончится тем, что она поведает ему всю историю, и тогда – если граф ей поверит – он сочтет ее скучной и надоедливой супругой, которая вечно попадает в неприятности.

– В таком случае мы поедем вместе, – решил его светлость. – Я буду ждать тебя внизу, любовь моя.

Двадцать минут спустя они сидели друг напротив друга за обеденным столом.

– Надеюсь, – сказал граф, разрезая утку, – тебе не было скучно без меня, моя дорогая?

Скучно? О боже!

– О да, сэр, мне не было скучно, – вежливо ответила Горация.

– Бал в Ричмонд-Хаусе – ты ведь собиралась там побывать?

Горация непроизвольно вздрогнула:

– Да… я была там.

– Тебе холодно, Хорри?

– Х‑холодно? Нет, сэр, н‑ничуть.

– Мне показалось, ты вздрогнула, – сказал его светлость.

– Н‑нет, – заверила его Горация. – О нет. Бал в Р‑Ричмонд-Хаусе… Там было очень мило, и даже давали фейерверк. Вот т‑только туфли мне жали, п‑поэтому мне было не слишком весело. Они были с‑совсем новые, р‑расшитые бриллиантами, но я так р‑рассердилась, что готова была отправить их обратно с‑сапожнику, если бы они не промокли и не испортились.

– Промокли и испортились? – повторил Рул.

Вилка Горации звякнула о тарелку. Вот что бывает, когда пытаешься поддерживать непринужденную беседу! Она знала, что так и будет – она обязательно проговорится.

– О да! – задыхаясь, выговорила она. – Дождь испортил бал. Какая жалость, не так ли? И я… я промочила ноги.

– Действительно, очень жаль, – согласился Рул. – А чем ты занималась вчера?

– Вчера? – переспросила Горация. – О… ничем особенным.

В его глазах плясали смешинки.

– Моя дорогая Хорри, никогда бы не подумал, что услышу от тебя такое признание, – сказал он.

– Да, я не очень х‑хорошо себя чувствовала, п‑поэтому… поэтому и осталась дома.

– В таком случае, полагаю, ты еще не видела Эдварда, – заметил граф.

Горация, потягивавшая кларет, поперхнулась.

– Боже п‑правый, как я могла забыть об этом? Только представь, Рул, Эдвард п‑приехал в город! – Она сознавала, что все глубже погружается в трясину лжи, и попыталась исправить свою оплошность: – Но к‑как ты узнал, что он здесь?

Граф подождал, пока лакей заменит ему тарелку на чистую, и тогда ответил:

– Я видел его.

– В с‑самом деле? Г‑где же?

– На пустоши Хаунлслоу-Хит, – ответил граф, поднося к глазу монокль, чтобы лучше рассмотреть поданный ему вишневый десерт. – Да, на Хаунслоу-Хит, Хорри. Очень неожиданная встреча.

– Очевидно. Интересно, что он т‑там делал?

– Он пытался мне ограбить, – невозмутимо пояснил граф.

– В с‑самом деле? – Горация ненароком проглотила косточку от вишни и закашлялась. – Как с‑странно… с его стороны!

– Это был очень неблагоразумный поступок, – заметил граф.

– Д‑да, очень. Быть может, он заключил п‑пари? – предположила Горация, помня о том, что сказал ей сэр Роланд.

– Полагаю, что так. – Глаза их встретились. – В забаве принимали участие Пелхэм и его друг Поммерой. Боюсь, что я был не той жертвой, которую они ожидали.

– Вот как? Нет, р‑разумеется, вы не были ею! Я хочу с‑сказать… вам не кажется, что нам п‑пора отправляться на спектакль, сэр?

Рул поднялся из‑за стола:

– Разумеется, моя дорогая. – Он поднял накидку из тафты и бережно укутал ею плечи жены. – Могу я высказать одно замечание?

Она метнула на него испуганный взгляд:

– Да, к‑конечно, сэр! К‑какое же?

– С атласом этого оттенка не стоит носить рубины, дорогая. Гарнитур из жемчугов подойдет к нему куда больше.

Воцарилось неловкое молчание. В горле у Горации внезапно пересохло; сердце готово было выскочить из груди.

– Уже… слишком п‑поздно менять их! – выдавила она.

– Очень хорошо, – сказал Рул и открыл перед нею дверь.

Всю дорогу до Друри-лейн Горация болтала без умолку, хотя и не могла вспомнить впоследствии, о чем именно. И только когда экипаж подкатил к театру, она с облегчением вздохнула – мучения наедине с ним закончились на целых три часа.