Флейшман в беде - Тэффи Бродессер-Акнер

Ханна была немедленно очарована:

– Но ведь у вас тоже прямые волосы.

– О нет, – ответила Ванесса. – Мне приходится их укладывать каждое утро, типа, не меньше часа.

– Это правда, – подтвердил Сет. – Когда она утром просыпается, она выглядит как горгона Медуза.

Ванесса шутливо шлепнула его.

Ханна почесала собачку за ухом:

– Ты ведь назвал его Бабблз, правда?

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– Это я, типа, в первом классе думала, что это удачная кличка.

– Ну, мне с тех пор никто ничего лучшего не предложил, так что вот.

Бабблз начал лизать красное лицо Ханны.

– А что, у него нет одного глаза? – спросил Солли.

– Фу-у-у-у-у, – сказала Ханна.

Солли заплакал:

– От этого я его еще больше буду любить.

– Давайте наложим проклятье на лагерь, – сказал Сет. – Да начнется там оспа, хуже которой будет только нашествие термитов, так что когда все здания наконец рухнут, никто, кроме людей, погребенных под обломками, не будет знать, какое это было облегчение.

Тоби не смог улыбнуться.

Сет продолжал:

– Да помрут дети директора лагеря от сальмонеллеза из яиц, которые случайно оставили на солнце, чтобы испечь им торт на день рождения.

Много лет назад мать сказала Тоби, что все плохое в жизни – на самом деле благо. Мы просто не понимаем Божьего замысла. Тоби тогда расстраивался из-за своего роста или веса – нет, из-за роста. Он тогда был в пятом классе и узнал: три самые вредные девчонки в его классе определяли голосованием, у кого из мальчишек меньше всего шансов завести себе подружку, и голосование указало на него. Он знал, что это просто глупость. Но знание не помогало. Мать сказала, что в один прекрасный день им придется проглотить свои слова – когда он станет богатым и преуспевающим доктором. Еще она сказала, что Бог не посылает испытаний, которые были бы нам не по силам. Тоби это не утешило. И с тех пор эта затасканная мудрость казалась ему неубедительной. Потому что как определить, оказалось испытание тебе по силам или нет? Если ты не покончил самоубийством – значит, оно было тебе по силам? И Тоби вдруг страшно захотелось броситься вон из квартиры, вбежать в лифт, лихорадочно нажимать кнопку первого этажа, выбежать из подъезда на улицу, пересечь парк, вбежать в дом, где живет Нагид, зарыться лицом в ее потрясающие груди и утонуть в ее теле, успешно заменяющем собой установку сенсорной депривации. Он посмотрел на детей. Видимо, это ему удастся нескоро.

Ванесса и Сет остались на ужин. Все ели спагетти, которые Ванесса сварила, пока Тоби распаковывал вещи детей, стирал несколько партий белья и пытался (тщетно) дозвониться до детского психолога, с которым они советовались в мае, когда готовились сообщить детям о разводе. Он пораньше уложил детей, потом вытащил из кармана телефон Ханны. Прочесал ее фейсбук и инстаграм. Удалил все селфи. Обнаружил приложение, которое позволяло ей вести две учетные записи с одного интерфейса – одну для родителей, совершенно невинную, и другую – где она постила селфи с обилием косметики, издевалась над кем-то из одноклассников и спрашивала, какой из ее нарядов более «секси».

Тоби удалил эсэмэски от этого мальчика, которого как выяснилось, звали Зак. Его послания были младшими кузенами (похожими, как родные братья) сообщений, которыми сам Тоби обменивался с женщинами в приложении HR. От некоторых эсэмэсок у него чуть не остановилось сердце. Он понятия не имел, где его дочь научилась так разговаривать. У нее даже месячные еще не начались.

Как трудно расти и как мерзко взросление, подумал он. Взросление берет пленных, бросает на поле боя искалеченных и ведет к жертвам среди мирных жителей. Да, взросление отвратительно. Это отвращение осталось у него в глубине души – так глубоко, что даже хирург не сможет удалить.

– Я не пойду опять в Центр еврейской молодежи, – объявила наутро Ханна, выйдя из своей комнаты. Солли еще спал. Глаза у Ханны распухли так, что почти не открывались, а Тоби чувствовал себя таким убитым, будто пробежал марафон. Он взял еще день отпуска по личным причинам, послав Бартаку е-мейл, поскольку разговаривать с начальником по телефону был сейчас не в силах. Он еще не договорился окончательно о лагере для Солли, а теперь еще нужно было понять, куда девать Ханну.

– Я могу побыть дома одна, – сказала она.

– Ха, – ответил Тоби.

– А можно я поеду к бабушке в Лос-Анджелес?

– Я бы не хотел отправлять тебя так далеко. Кроме того, ты нужна Бабблзу.

– А как насчет лагеря Браверман? Некоторые мои знакомые туда поехали.

– Я не отправлю тебя снова в загородный лагерь.

– Но не можешь же ты опять водить меня в Центр еврейской молодежи!

– Боюсь, придется.

– Это его должны были выставить, а не меня!

– Ты должна понимать: мальчишки делают глупости, чтобы выпендриться друг перед другом. Они не думают головой. Но кроме того, людей, которым доверяешься, надо выбирать очень осторожно. Не отдавай свое сердце, свою дружбу и свое тело тому, кто не сможет обо всем этом как следует заботиться.

– Ну хватит уже.

– Дорогая, я бы с удовольствием отложил этот разговор еще годика на три, но имеем то, что имеем.

Он сел завтракать вместе с детьми.

Он оттащил детей в дневной лагерь в Культурном центре еврейской молодежи, позволив им по очереди вести Бабблза на поводке.

– Я тебя ненавижу, – сказала Ханна в квартале от лагеря.

– Ненавидь сколько угодно. Если хочешь, можешь пойти со мной на работу.

– Нет, спасибо. У меня даже телефона теперь нет.

– Можешь попробовать, я не знаю, почитать книжку? Надеюсь, ты еще помнишь, что такое книжки? А также надеюсь, ты помнишь, что тебе предстоит бат-мицва, к которой надо готовиться.

– Я не буду проводить бат-мицву, если мама на нее не придет.

– Еще как будешь.

В Культурном центре еврейской молодежи Тоби поговорил с директором дневного лагеря – более добрым вариантом предыдущего директора. Тот сочувственно кивал, пока Тоби подробно рассказывал, как его детей бросила мать.

– Вам всем сейчас, должно быть, ужасно тяжело, – сказал директор. – Какой кошмар.

Тоби сделал мужественное лицо. Это наслаждение – наконец поведать миру, на каком отвратительном чудовище он был женат. Больше не нужно беспокоиться о ее репутации, о том, правильно ли он излагает ее точку зрения. Больше не нужно задавать себе трудные вопросы о том, что он сделал не так. Только факты: она не давала о себе знать детям больше трех недель. Она чертова психопатка. Можно не приукрашивать.

Он присел на ступеньки браунстоуна[26] на Девяносто первой улице. Было еще не жарко, и он хотел как следует выгулять собаку. Он позвонил мне.