Добронега - Владимир Романовский

Выбравшись из заводи и подождав немного, чтобы дать ногам и арселю обсохнуть, Хелье натянул порты и сапоги и вдруг замер. По тропинке шел незнакомый человек. В руке у человека имелся длинный грубый посох, которым человек водил перед собой, нащупывая путь. На человеке свободно болтался длинный балахон. Головной убор и обувь отсутствовали. Притворяться слепым здесь было не для кого, следовательно, человек действительно был слеп. Хелье затаил дыхание.

Люди, не общающиеся со слепыми ежедневно, как правило не знают, как себя вести в их присутствии, и первая реакция — всегда животная. Затаись, сделай вид, что тебя нет, и следи за поведением незнакомой особи. Такое поведение вполне наивно — слепые с опытом прекрасно чувствуют постороннее присутствие, а обижаться на зрячих за глупое поведение обычно ниже их достоинства. Слепой сошел с тропы и начал ссать в гущу папоротника. Хелье, решив, что, будучи занят, слепой не услышит шороха, осторожно шагнул на тропу и, пройдя несколько шагов, побежал к дому. Его не окликнули.

В доме меж тем появился еще один человек — очевидно, муж Цветаны, костлявый пожилой тип с повязкой на глазу, добродушный и застенчивый.

— Вот, наконец-то Хелье вернулся, — обрадовался Яван. — Теперь и я пойду. Хелье, познакомься, это Отара Дерзкий.

— Дерзкий? — смущенно сказал Отара. — Дерзким меня никто не называл, поди, лет уж пятнадцать.

— А помолчи-ка, — попросила Цветана неприятным голосом.

Отара Дерзкий смущенно заулыбался. Яван вышел.

Дир, почавший уже, наверное, шестую бутыль, хмельной и любвеобильный, развязал гашник окончательно и почувствовал себя абсолютно свободным от любых условностей. Привалившись к сидящей рядом Эржбете и беря ее шею и плечи в захват, он провозгласил, — «Полюбил я тебя!» и попытался ее поцеловать. Эржбета очень ловко вывернулась из медвежьих объятий Дира, схватила со стола кружку и въехала Диру кружкой в морду.

— Хорла еть! — сказал Дир удивленно, мигая глазами и трогая пальцами нос. Из ноздрей хлынула кровь. — Убью, — решил Дир вслух.

Хелье и Годрик схватили его с двух сторон за руки.

— Хо-хо, — сказал Дир.

Он поднялся. Хелье полетел в одну сторону, Годрик в другую. Эржбеты уже не было в доме. Дир ринулся вдогонку. Хелье, вставая и потирая ушибленное плечо, поразмыслил, стоит ли догонять Дира.

— Не стоит, — сказал Годрик, отвечая его мыслям. — Мерзавку эту он вряд ли догонит, а проветриться ему нужно. Далеко не убежит.

Хозяева, заинтригованные сценой, сидели тихо, пытаясь вникнуть в смысл произносимых Годриком слов.

Хелье присел к столу и налил себе вина. Годрик вернулся в угол к своим гуслям.

— Славные гусли, добрый человек, — заметила Цветана.

— А ты играешь? — спросил у Годрика Отара.

— Молчи, — приказала Цветана мужу, дергая его злобно за рукав.

— Не понимаю, — сказал Годрик, не отрываясь от созерцания инструмента.

— Он спрашивает, играешь ли ты, — перевел Хелье.

— Нет, куда уж мне.

— А он говорит, что играл когда-то.

— Так все говорят.

— Дай ему гусли, пусть сыграет.

Некоторое время Годрик раздумывал, но в конце концов решился, встал, подошел к столу, и подал гусли Отаре.

— Играй, коли не шутишь.

Отара взял гусли, положил себе на колени, и, чуть посомневавшись, провел по струнам указательным пальцем.

— Совсем расстроены, — сокрушенно сообщил он.

— Отдай их обратно немедленно, — велела Цветана. — Слышишь? Отдай, тебе говорят.

Отара потянул нижний колок, снова провел по струнам пальцем и, игнорируя приставания жены, очень быстро настроил все десять струн. Помещение огласилось мажорной диатонной гаммой.

— Хе, — сказал Отара.

Приглушив четыре струны пальцами левой руки, Отара снова провел по струнам. Получился мажорный аккорд. Отара убрал один палец, и аккорд дополнился седьмой ступенью. Годрик заинтересовался. Отара еще немного побренчал, и вдруг затянул скрипучим голосом какой-то совершенно дикий напев:

— Заткнись немедленно, — яростно прошипела Цветана.

— Да я чего, я гостей развлекаю, — оправдался Отара.

— Ты их не развлекаешь, а выводишь из себя, и меня тоже. Посмотри на себя только. Послушай себя только.

Хелье захотелось дать ей по уху. Годрик протянул руку, и Отара вернул ему гусли.

Пять веков отделяет последователей Баяна от Монтеверди, и еще пять веков легли между Монтеверди и веристами. Та же хронологическая дистанция поместилась между Эриком Рауде и его дальним родственником из Генуи. Расцвет Византии и начало расцвета Киевской Руси происходили во времена, когда античное искусство давно себя изжило, а христианское еще толком не началось. Привычные античные формы не могли быть плодотворными, истощились, а меценатов, способных воспринять формы новые, еще не было. Время от времени человечество склонно уходить в пресыщенное и примитивное язычество и, маясь скукой, лениво и жестоко расправляться, вялой потехи ради, с теми, кто такое положение грунок по каким-то причинам не устраивает.

Вернулась Эржбета, сама налила себе вина, и с удовольствием выпила.

— А где Дир? — спросил Хелье.

— Я его зарезала, — сообщила Эржбета равнодушно.

Хелье чуть ей не поверил, но вовремя опомнился. Годрик не обратил внимания на реплику.

Хозяйка ушла в кухню, а Отара попросил еще побренчать, но Годрик гусли ему не дал.

Яван и Дир появились вместе. Дир слегка протрезвел и был умыт.

— Прости меня, — сказал он Эржбете. — Мне тяжело, от меня женщины ушли.

В путь путникам хозяева дали целую торбу провианта и Дир, чувствующий себя виноватым, взялся ее тащить. Он же вывел ладью на середину реки, пока Яван и Годрик возились с парусом.

Сложив весла, Дир сел ближе к носу ладьи и подставил лицо ветру. Его собственный нос к счастью не сломался от удара кружкой. Хелье стало его жалко, и он подсел рядом.

— Не мое дело, конечно, — сказал он, — но если это не тайна великая, расскажи, за что ты умудрился впасть в немилость.

Дир помолчал, поразмышлял, и в конце концов заговорил.

— Сперва мы сражались с предателями.

— Это кто такие?

— Мятежники. В Вышгороде.

Хелье не стал оспаривать эту точку зрения.

— А потом из города начали бежать. На повозках, верхом, и пешком. И нас послали на все тропы, хувудваги, и во все концы, чтобы мы, заметь, не позволили улизнуть мятежникам. Меня с двадцатью ратниками отправили на северный хувудваг, узкий очень. Нескольких мы завернули обратно, и нескольких пропустили, потому что они были не из Вышгорода, а из других мест.