Добронега - Владимир Романовский

— Мало того, что душегубствовал, — сказал Хелье, — так еще и натворить чего-то успел, и с начальством поссориться. Ужасно ты неуживчивый тип, Дир. Я это сразу заметил.

— Ничего такого особенного…

— Потом расскажешь, — сказал Хелье. — Следующий вопрос — деньги. У меня есть сто пятьдесят сапов. С собой. И все. Путь дальний.

— Двадцать гривен, — сообщил Яван. — Я мог бы сходить и принести еще, но, боюсь, много времени займет.

— Пожалуй, — сказал Хелье. — Дир?

Дир, пристыженный, красный, дернул себя за ус, поморщился, поглядел исподлобья на присутствующих, и позвал:

— Годрик!

Годрик подошел к столику.

— Сколько у нас денег? С собой?

— Тридцать кун и шесть римских динариев.

Все повернулись к Эржбете.

— Пятьдесят сапов, — сказала она. — И по пути есть несколько тайников.

— Достаточно, — определил Хелье. — Пойдем, что ли, нанимать ладью. Как раз стемнело.

Практичный Годрик, все слышавший и почти все понявший, знал, что лучше всех в ладьях для таких путешествий разбирается Яван и не стал оспаривать выбор торговца, несмотря на то, что сам бы он выбрал посудину поменьше и поновее. Старое судно напоминало чем-то драккар, но было шире. Борта подгнили, палуба скрипела, пахло плесенью. Эржбета, в привычной ей мужской одежде, держалась независимо. Она легко ступила на палубу сразу за Годриком и села у стьйор-борда, кутаясь в сленгкаппу. Дир и Хелье вступили на палубу и стали прилаживать весла. Яван, поторговавшись и расплатившись с хозяином судна, взошел на палубу последним.

Вскоре все убедились в правильном выборе Явана. Как только Дир и Хелье вывели ладью на середину Днепра, а затем Годрик и Дир, следуя указаниям Явана, подняли и развернули парус, шаткая на первый взгляд посудина полетела вниз по реке со скоростью, сравнимой со скоростью доброго коня, следующего ровной рысью.

Ближе к полуночи Хелье и Дир завалились спать, Яван и Годрик остались править, а Эржбета задремала, пристроившись у кормы, подтянув колени к подбородку, и обхватив их руками. Ладью покачивало на пологой волне Днепра, мачта поскрипывала, вода шелестела под килем — чем не колыбельная. В три часа пополуночи Яван разбудил Хелье, и тот сменил его у руля. Изменились направление и сила ветра, и Годрик некоторое время, бормоча себе под нос, ворочал парус и делал Хелье знаки — куда поворачивать руль. Ближе к рассвету, Хелье растолкал Дира и разбудил Явана, и снова уснул. На этот раз уснул и Годрик.

Взошло солнце. Дир высказался по поводу пустоты в животе и томления духа в связи с этим, и предусмотрительный Годрик, порывшись в своем походном мешке, протянул хозяину краюху хлеба, и тут же снова уснул.

Хелье открыл глаза незадолго до полудня, убедился, что никто не спит, потянулся, перегнулся через борт, зачерпнул рукой воды и протер лицо.

— Где мы? — спросил он.

— Дроздецк в двух часах пути, — сообщил Яван.

— Это сколько аржей от Киева?

— Около двухсот.

— Нас там накормят? — вмешался Дир.

— Вряд ли, — сказал Яван. — Дроздецк нынче населен в основном печенегами.

— А где мы будем завтракать? — не унимался Дир.

— Завтракать мы не будем, — ответил Яван.

— Обедать?

— И обедать скорее всего не будем.

— А ужинать? — упавшим голосом спросил Дир.

Яван засмеялся.

— Что ты ржешь, — возмутился Дир. — Я жрать хочу, сил нет.

— Поймай рыбу.

— Чем?

Яван красноречиво посмотрел на него. Дир перевел взгляд на Хелье и понял по выражению лица сигтунца, что он одобряет эту мысль. Диру так хотелось есть, что он не удержался и посмотрел на Эржбету, пересевшую ночью ближе к носу ладьи. Эржбета презрительно пожала плечами.

Не стесняясь присутствием Эржбеты, Хелье отошел к корме и с удовольствием поссал в кильватер. Как управлялись поссать остальные, включая Эржбету, пока он спал, он не знал. Как-то управлялись.

Годрик выволок из-под палубы холщовый мешок, вытащил из него гусли, кои он спас давеча от пожара, и уединился у борта, тихо перебирая струны и даже вроде бы разговаривая с инструментом. Хелье подсел к нему.

— Хозяин твой всегда такой, когда голоден? — спросил он.

— Да. Это не страшно. Скоро будет селение.

— Откуда ты знаешь?

— Слева по ходу дерево с подпаленными ветками. Кто-то не очень умный разводил костер. Значит, где-то здесь люди живут.

Хелье приподнялся и вгляделся.

— Где? Не вижу.

— Впереди, слева.

Хелье вгляделся пристальнее.

— Все равно не вижу.

Годрик не ответил.

— Не знаю, не знаю, — усомнился Дир. — На что мы будем годны, ежели загнемся от голода посередине реки.

— Терпение, друг мой, терпение, — сказал Яван безразличным тоном. — Хелье, у тебя остались в Смоленске знакомые?

— Нет, — ответил Хелье. — Я там был-то только два раза, и лет мне было очень мало.

— Есть в Смоленске добротные дома?

— Есть, но мало. Все больше по старинке, каждый строит свой, как умеет.

— А в детинце?

— Не помню. Внутри не был, снаружи, вроде, видно, что одна церква торчит каменная.

— Ага.

Наступил полдень, но на реке было прохладно. Яван всматривался в левый берег. В какой-то момент он подошел к борту, что-то высмотрел, и сказал:

— Годрик, поворачиваем.

Ладья пошла к берегу. Диру очень хотелось спросить, нет ли там, куда они идут, еды, но он молчал, суеверно боясь спугнуть саму возможность.

Хелье понял, что Годрик не кривил душой, когда говорил о подпаленных ветках. Как он их разглядел с середины реки, да еще только на одном дереве — понять было трудно.

Парус убрали. Дир взялся за весла и стал грести с такой неимоверной силой, что никакого паруса не надо. Ладью загнали в камыши, кладь оставили под палубой. Разувшись (Эржбета не возражала, не обращала на себя, в отличие от большинства женщин в походных ситуациях, особого внимания, и соскользнула с ладьи в воду по бедра сразу вслед за Яваном и Диром), все пятеро путников выбрались на берег и вскоре вышли к небольшому срубу вполне приличного вида. Яван стукнул несколько раз в дверь.

Открыла им крепкая, кряжистая тетка с лицом мясистым и в какой-то мере приветливым, хотя углы рта у нее загибались к низу, что, как правило, не является признаком добродушия.

— А! Яван! — сказала она приветливо. — Заходи, милый. Заходите все. Дай я тебя обниму, соколик. Уж год нас не навещал.