Добронега - Владимир Романовский

Вторая дверь распахнута была настежь. Солнечный свет ударил в лицо и глаза заслезились. Болеслав поспешно прикрыл их ладонью, чтобы не ослепнуть. Один из охранников держал под узцы молодого красивого коня.

Владимир вышел вслед за Болеславом.

— Садись на коня и скачи, — велел он. — Не желаю больше тебя видеть. Никогда.

Болеслав чуть помедлил и забрался в седло. Владимир, проходя мимо, невзначай протянул ему собственный хлыст, и Болеслав принял и этот подарок Великого Князя. Владимир молча вытянул руку, указывая направление.

Для ловушки слишком сложно, подумал Болеслав. Хлестнув коня, он не оборачиваясь поскакал в указанном направлении по широкой тропе. Через четверть часа конь выскочил на хувудваг. Солнце было почти в зените. Болеслав потянул носом воздух, определился по частям света, и поскакал к западу.

А Неустрашимые и Святополк ничего не знают. Сегодня вечером придут меня освобождать. В час ужина, подождав, когда скрипнет первая дверь, перебьют охрану, сами потеряют двух или трех, ворвутся — а меня нет. Может, подождать, поехать обратно, спрятаться, предупредить? Можно. Но опасно. Я нужен Полонии, и Полония нужна мне.

В одном из торговых мест в дельте Днепра Яван, подискутировав с подозрительными какими-то типами, дал им в придачу к старой ладье солидную сумму денег и получил взамен обыкновенный драккар. То есть, Хелье подумалось, что драккар обыкновенный. На самом деле Яван приметил в драккаре какие-то особые качества. Что-то с килем, или с мачтой.

Дир с географией знаком был плохо, а Годрик еще хуже, но и Хелье, и Эржбета уверены были, что судно пойдет в Константинополь обычным путем, вдоль берега. Вместо этого Яван сходу взял курс на горизонт. Эржбета забеспокоилась первой.

— Кратчайший путь, — объяснил Яван.

— Ежели на тот свет, то, наверное, да, — сказал Хелье. — Куда это мы ползем?

По сравнению с ладьей скорость драккара была небольшая, но берег остался далеко позади и грозил скрыться за горизонтом.

— В Корсунь, — ответил Яван.

— Зачем нам Корсунь?

— Надо.

— Нет, не надо.

— Если мы пойдем вдоль берега, на нас тут же нападут пираты.

— Надо было нанять охрану.

— Долго и дорого. Мы же, вроде бы, спешим, — заметил Яван.

— Мы опрокинемся и утонем.

Яван рассмеялся.

— Что, страшно? — спросил он. — Не волнуйтесь, девицы и молодцы. Не опрокинемся.

Дир слушал и молчал. По его лицу видно было, что чувствует он себя неуютно.

— Ты всегда этим путем в Константинополь ходишь? — спросила Явана Эржбета.

— Когда очень тороплюсь.

— А когда не очень?

— А когда не очень, я в туда не езжу. Сижу себе в Киеве на Подоле, межей считаю.

Годрик завернул гусли в запасную рубаху и убрал под палубу. Качка усиливалась. Эржбета и Дир вдруг одновременно побледнели. Дир первым перегнулся через борт.

— Нечего было столько жрать намедни, — прокомментировал Яван.

Эржбета хотела что-то сказать, но вместо этого присоединилась к Диру.

— Годрик, руль вправо, — скомандовал Яван, берясь за парус. — Хелье, двигаться можешь?

— Могу.

— Тебя не мутит?

— Меня никогда не мутит.

— Замечательно. Бери весло. Двигайся к Годрику. Выставь весло, чтобы оно было вторым рулем. Не так. Чуть дальше. Правильно. Держи, пока я парус выправлю.

Ночью началось страшное. Драккар кидало из стороны в сторону, вскидывало на неимоверную высоту и сбрасывало в глубокую пропасть, заливало сверху и с боков. Годрик сокрушался, кутал гусли в промасленную материю и кожу и снова прятал под палубу. Эржбета и Дир сидели рядышком, вцепившись руками в борт. Несколько раз Яван с Годриком убирали парус, чтобы не перевернуться и не сломать мачту, а Хелье, следуя их указаниям, передвигался от руля к носу, от носа к стьйор-борду, от стьйор-борда корме, перемещал балласт, тащил Дира, мало что соображающего, на противоположный борт для равновесия. К утру все неожиданно успокоилось. Таврическое Море, одно из самых капризных в мире, решило дать путникам передышку. Парус развернули и при сильном, но не яростном, ветре, по гладкой, а не зубчатой, волне, пошли напрямик к Корсуни. Дир съел почти весь запас провианта, но к вину не прикоснулся. Годрик был очень рад, что гусли не пострадали. Эржбета, бледная, но независимая, с достоинством попросила спутников отвернуться. Яван чувствовал неимоверное облегчение — ночью ему было страшно, и он клял себя, что не пошли вдоль берега.

К вечеру на горизонте проявился, наконец, берег, и еще через три часа, в сумерки, драккар вплыл в небольшую, очень уютную гавань, над которой высились эффектно городские стены.

Пока Годрик швартовал драккар, к путникам приблизились три ратника, одетых очень легко, но с увесистыми свердами.

— Кто такие и зачем пожаловали? — последовал строгий вопрос.

— Мы друзья Антония, — ответил Яван, возясь с торбами и делая вид, что ему теперь не до глупых вопросов. — Сообщите Антонию, что прибыл Яван с компанией.

Ратники переглянулись, потоптались, и ушли.

— Кто такой Антоний? — спросил Хелье.

— Не важно, — ответил Яван.

Пока ждали Антония, совсем стемнело. Вскоре к посланцам Марии приблизилась группа людей с ховрегами.

— Яван! — сказал кто-то, очевидно, Антоний. — Какой серьезный да суровый ты стал! А это друзья твои? Хорошо, хорошо…

Антоний оказался средних лет мужчиной крепкого сложения. Говорил он с греческим акцентом. Он и Яван обнялись.

— Нам очень нужно в Константинополь, — объяснил Яван. — Кто из твоих идет туда в ближайшее время?

Антоний поразмыслил.

— Ряха и Антиной пошли вокруг, — сообщил он загадочно. — Ул вот ходил к болгарам, скоро должен вернуться. Завтра к полудню ждем. До вечера он будет отдыхать, а к вечеру как раз и сберется. Ну, пойдем в город, чего тут стоять. Ночевать будете, как всегда, в Драгоценной?

— Хозяйка та же? — спросил Яван.

— Та же.

— Тогда именно там и заночуем.

Драгоценная оказалась крогом с пристройкой, в которой имелись комнаты в наем. Хозяйка была старая, толстая, порочного вида — из тех людей, для которых корысть составляет весь смысл жизни. В кроге толпились подозрительные личности в грязной одежде, пили и ели стоя, столов не хватало на всех. Яван переговорил с хозяйкой на непонятном языке и получил в обмен на несколько монет ключи от двух комнат.

Эржбета потребовала себе целую комнату. Никто не возразил. Дир, зайдя и увидев постель, стащил с себя рубаху и сапоги, повалился ничком, и тут же уснул. Второе ложе было широкое, и Хелье с Яваном на нем прекрасно уместились. Годрик устроился в углу на соломе.