Боевые девчонки. Демон Биафры - Точи Онибучи

– Повернись.

Айфи повинуется приказу.

Перед ней какое-то подобие человека. Лицо в засохшей крови. Волосы сбились в кровавый клубок. Рубашка разорвана в клочья. Правая рука Онайи безвольно висит. Тело перекошено, нога неестественно вывернута. Пистолет трясется в руке. Но она не спускает глаз с Айфи.

Они стоят молча несколько секунд. Стоят и смотрят друг на друга.

– Ты знала? – шипит Онайи сквозь зубы. Ее правый глаз то включается, то выключается.

– Знала о чем?

– Что они за тобой следят?

Так вот как все было. Айфи привела шахидов прямо в Энугу. Прямо через контрольные пункты службы безопасности. Она чувствует укол сожаления, но подавляет его. Она не хотела этих смертей. Но ничего не исправить. Она не может вернуться назад во времени. Все уже произошло.

– Нет, – отвечает она. – Я не знала. – И враждебно смотрит на Онайи. – Но ведь это неважно.

Онайи ошарашена, но через секунду берет себя в руки. И слышит:

– Месть есть месть.

– Месть? За что?

– Значит, ты даже не помнишь. – Айфи дрожит от ярости. Онайи молчит, и Айфи делает шаг, но останавливается. Несколько глубоких вдохов, и она успокаивается. – Полагаю, ты просто выполняла приказ. – Последние слова сочатся ядом.

Пистолет в руке Онайи ходит ходуном.

– Ведь ты сделала это. Ты пришла в деревню в штате Абиа. Ты убила мою семью. А потом похитила меня. Так я и появилась у вас в лагере, не правда ли?

Онайи бьет дрожь. Почти минуту она прижимает пистолет ко лбу Айфи. Но так и не спускает курок. Рука медленно опускается. Пистолет мягко падает в траву.

Слезы наполняют глаза Айфи:

– Почему ты меня тогда не убила? – У нее дрожит нижняя губа. – Почему не оставила меня с родителями?

– Айфи, я…

– С моей семьей! – пронзительно кричит Айфи. – Ты отняла у меня семью! Ты врала мне всю мою жизнь! – Она кидается на Онайи и бьет кулаком в лицо.

Онайи спокойно принимает удар. Даже не отшатывается.

Айфи смотрит и понимает, что ей не причинить физическую боль молодой женщине, которую когда-то она называла своей сестрой. Она видит, как висит металлическая рука, как подгибаются колени, видит запекшуюся кровь на теле и понимает, что никакой удар не сравнится с тем, что пережила Онайи, с теми ранами, что нанесли ей другие.

Онайи продолжает смотреть в сторону. У нее пугающе тусклый, безжизненный взгляд, она словно не здесь.

Айфи поднимает с земли пистолет и протягивает ей:

– Ну, давай же. Отправь меня к ним. Мне больше все равно некуда идти.

Онайи не двигается. Айфи хватает ее живую руку и вкладывает в нее пистолет. Поднимает руку Онайи, прижимает холодный ствол к своему лбу.

– Давай. Сделай свое последнее дело. Ведь ты только и можешь, что убивать! – выкрикивает Айфи. – Убей и меня. Грязную нигерийку. Отправь меня на небеса. Или в ад – куда там, биафрийцы думают, я должна попасть! – Она сильнее прижимает пистолет ко лбу. – Давай! Сделай это.

Онайи не реагирует.

– СДЕЛАЙ ЭТО!

Рука Онайи падает. Она поворачивается и идет прочь.

– Подожди. Что ты делаешь? Вернись! Онайи! ОНАЙИ! Вернись и сделай это!

Онайи уходит и постепенно исчезает из виду.

Очнувшись, Айфи бежит за ней в лес, спотыкаясь о корни деревьев, царапаясь о колючие лианы. Онайи стоит на краю поляны, перед ней полуразломанный, исковерканный игве. В сложенном виде он больше похож не на мех, а на груду скрепленных металлических пластин.

Айфи подбирается ближе.

Когда она уже в десяти шагах, Онайи говорит:

– С меня хватит, – и поворачивается лицом к Айфи. – С меня хватит убийств. – Она придерживает металлическую руку живой рукой. – Если тебе нужен тот, кто всадит в тебя пулю, это не ко мне. – И снова пытается уйти.

Но тут поднимается ветер. Ветви деревьев раскачиваются. Трава стелется по земле. Шум винтов прорезает тишину.

Обе попадают в свет прожекторов.

– Айфиома Диалло, немедленно сдайте оружие! – раздается гулкий голос из громкоговорителя.

Айфи щурится. На крыльях самолета – биафрийский флаг.

– Вы арестованы!

Солдаты в черном появляются из леса, винтовки направлены на нее. Они окружают ее. Онайи все это время смотрит на Айфи мертвыми глазами.

Айфи рычит от злости, все ее существо сотрясается. Но на что она злится? На то, что Онайи так и не признала свое преступление? На то, что она не смогла убить Онайи и отомстить за свою семью? На то, что не получилось умереть достойной смертью?

Какая разница? Ее злость реальна, и Онайи – ближайшая цель.

– Я никогда не прощу тебя, – шипит она.

Биафрийские солдаты бьют ее по ногам и ставят на колени. Одного удара электрошокера достаточно, чтобы она потеряла сознание.

Как быстро Энугу снова стал похож на гарнизон, думает Онайи.

Город до сих пор в строительных лесах. Все завалено щебнем. Повсюду пустые и разрушенные здания. Но улицы наводнены военными. Спешат солдаты с винтовками и пакетами с пайком. Старые офицеры, вроде бы уже привыкшие быть гражданскими лицами, возвращаются к службе с такой легкостью, что это поражает Онайи. Все снова стали суровыми.

На окраинах трудятся диггеры, переоборудованные для туннельных работ. Мехи с наплечными пушками и пушками Гатлинга появляются над землей – их не было видно почти год.

Люди оплакивают потери, но их горе почти не видно сейчас, оно как будто где-то в стороне. У нас будет достаточно времени поплакать, когда все закончится. Или когда мы умрем. Так думает Онайи по пути в клинику, но, конечно, она не произнесет это вслух.

Она идет через обгоревшие входные двери, по коридорам, со стен которых еще не отмыли кровь, в палату восстановления, где рядами установлены заживляющие ванны. Они похожи на гробы.

Машины гудят, регулярно, в унисон звучит пищащий сигнал. Никого нет. И хотя тут недостаточно темно, чтобы скрыть печаль, все равно это единственное место, где Онайи может дать волю своей скорби, не опасаясь, что ее увидят.

Стульев нет, и Онайи стоит. Она кладет руку на флексигласовую поверхность, через которую видно маску, закрывающую лицо Чинел.

– Мы снова на войне, – говорит Онайи. – Я думала, что буду даже рада. Ты же видела, какой неуклюжей я была в мирное время. Так и не привыкла к… – Она отрывает руку от флексигласа и смотрит на свои металлические пальцы. – Я создана для войны. Но больше не хочу. Даже в глубине души – не хочу.

Произнося это, она пытается откопать в себе ту знакомую ненависть, ту силу, что двигала ею в бою. Она хочет снова испытать ту ярость. Она необходима ей. Но ищет, ищет и не находит ничего, кроме сердечной боли.