Боевые девчонки. Демон Биафры - Точи Онибучи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я была ребенком, – глухо говорит Онайи, слезы наполняют и ее глаза. – Я была ребенком. Я была маленькой девочкой с винтовкой в руках. Я сделала, что мне велели. У меня не было никого. Ни семьи…
– Поэтому ты отобрала мою!
– Я… – У Онайи срывается голос. – Я была ребенком. – Она судорожно вздыхает и вытирает лицо. – Это придало остальным храбрости. Когда они увидели, что сделала я, они поняли, что тоже могут. И наш командир сказал речь, выстроил всех заложников из деревни, и мы застрелили их.
Один-единственный вопрос гложет Айфи:
– Почему ты не убила меня?
Взгляд Онайи смягчается, и Айфи пробивает воспоминание, как она смотрела в эти глаза каждое утро, просыпаясь в своей кровати в лагере. Как часто Онайи бросала на нее этот взгляд, и Айфи думала: почему она так на нее смотрит? В нем было что-то гораздо большее, чем любовь, доброта, благодарность. Казалось, в нем было… сожаление.
– Почему ты не убила меня? – снова спрашивает она.
У Онайи дрожит нижняя губа. Она пожимает плечами.
– Я думала… Мы только что праздновали день рождения, и я впервые за долгое время видела, как девочки улыбались… и… я хотела снова это увидеть. Я подумала, может, это и твой день рождения тоже. Никто не должен умирать в свой день рождения… – Онайи обхватывает себя руками. – Прости… – бормочет она.
Она поворачивается и быстро уходит.
Позже, когда за Айфи придут охранники, чтобы вести на суд, они подумают, что ее молчание – вызов. Одни решат, что она что-то приняла, чтобы так держаться. Другие – что она молится. Но никто не узнает правды. Никто не узнает, что дала ей Онайи.
Мир в душе.
Пол в зале суда усыпан штукатуркой. Охранники ведут Айфи к застекленной кабине, установленной на виду у всех присутствующих. По дороге из тюрьмы она поняла, какой ущерб нанесли городу террористы-смертники. Хотя уже полным ходом идет строительство, по обочинам дорог – сплошные развалины, горы камня, бетона и металла.
Когда вводят Айфи, в зале начинают шептаться. Она садится, охранники сковывают ее лодыжки. На ней все тот же выданный в тюрьме белый комбинезон со следами грязи и засохшей крови.
Айфи ищет в зале лицо Онайи, даже когда судья зачитывает обвинение. Ее обвиняют по одной статье за терроризм, по 259 пунктам разных статей за преднамеренное убийство, по 500 пунктам – за причинение физического вреда и по статье за приобретение, хранение и использование взрывчатых веществ с целью совершения террористического акта.
Судья в военной форме перестает читать и поднимает глаза от экрана:
– В мирное время наказанием за эти преступления стало бы пожизненное заключение. Но перемирие еще не мирное время. К сожалению, война не закончилась. Кроме того, обвиняемая не гражданское лицо. Она – боец вражеской армии. А потому объявляю приговор – казнь посредством смертельной инъекции.
Айфи знала, что это произойдет, но все равно – дыхание перехватывает так, что она почти ничего не слышит. Она умрет.
Выдержка ей изменяет. Глаза мечутся, она надеется увидеть в зале лицо Онайи. Чтобы запомнить. Чтобы было что представить, когда она в последний раз закроет глаза. Но людей слишком много. Онайи нигде не видно.
Она ищет Онайи в толпе у здания суда, сквозь которую продираются охранники, когда ведут ее назад, из зала к фургону. Ищет, когда ее выводят из фургона у ничем не примечательного здания и ведут в подвал. Она переводит взгляд с одного охранника в маске на другого. Ее заводят в комнату, посередине – металлическая платформа в форме креста. Рядом с платформой – маленький аппарат на тонких металлических ножках. Высотой Айфи по грудь. Рядом с аппаратом стоит человек в халате, таком же белом, как стены.
Охранники в масках привязывают Айфи ремнями к панели. Человек, управляющий аппаратом, нажимает на левую руку Айфи, находит вену, вставляет иглу и заклеивает место для укола липкой лиловой лентой.
Когда панель поднимается, Айфи обнаруживает перед собой зеркальное стекло, в котором видит свое отражение. Свои растрепанные кудри, черные и красные пятна на майке, золотые искорки на фиолетовой радужке глаз. У нее красивые глаза.
Может, они специально повесили зеркало, чтобы дать преступникам поразмышлять в последнюю минуту. Так думает Айфи, когда человек в халате нажимает кнопку, которая приводит иглу в действие.
Может, зеркало должно напоминать преступникам, кто они и во что превратило их совершенное преступление. Может, считают, что в отражении они увидят чудовище. Или – ребенка, которым когда-то были.
Тогда почему последнее, что видит Айфи, перед тем как ее окутывает тьма, – это Онайи с тем же выражением в глазах? Так смотрела она на просыпающуюся Айфи каждое утро. Еще одна галлюцинация? Вызванная не Акцентом, а только ее страхами, надеждами и мечтами.
Образ Онайи расплывается в слезах Айфи.
Этот взгляд. Словно Айфи – главное, что существует в мире. Но теперь все иначе.
Сожалениям больше нет места.
Айфи приходит в себя: ее лицо прижато к ковру.
Мир – мешанина красок. Они перетекают друг в друга, движутся туда-сюда. Сквозь туман пробивается голос. Голоса.
Она чувствует себя так, словно по ней проехался мех. С трудом переворачивается на спину и смотрит вверх.
Цвета прекращают свою пляску. Все медленно обретает формы и очертания. Наконец появляется лицо.
Лицо незнакомки. С проседью в косах и с морщинками на лбу и щеках. На лице усмешка.
– Проснулась, – говорит женщина глубоким голосом, которого Айфи никогда раньше не слышала. Женщина тихо смеется. – Это месть за то, как я плохо с тобой обращалась все годы? – обращается она к кому-то невидимому.
Доносится бормотание. Голос знакомый, но Айфи не может повернуть голову.
– В общем, ты привезла ко мне самую разыскиваемую персону в Биафре и Нигерии. Всегда от тебя одни проблемы, да, Онайи?
Айфи распахивает глаза. С силой, которую она не подозревала в себе, приподнимается на локте. Она должна увидеть. Должна. И, встав наконец на колени, видит. Ее лицо. И этот взгляд.
Онайи.
Видя, что Айфи уже достаточно пришла в себя, чтобы поесть, Онайи приносит с кухни тарелку каши из муки гари и миску горячего супа эгуси из овощей. Сидит и наблюдает, как Айфи сначала безразлично смотрит на это, а потом начинает жадно есть. Адаиз удивленно поднимает бровь:
– Чудо, что она не обчистила кладовые, когда жила с вами в лагере. – Потом смотрит на Айфи и удивленно восклицает: – Она всегда так ела?
– Побочный эффект от химии.
Айфи замирает, держа на весу ложку, правая рука блестит от супа и заляпана крошками гари:
– Химии?
– Я заменила препарат, который хотели тебе ввести, – говорит Онайи. – Пошла туда сразу после нашего разговора. Но до самого конца не знала, не проверят ли они все и не разрушат ли мой план. Поэтому я осталась и смотрела. Это был самый длинный час в моей жизни.