Судьба боится храбрых - Андрей Имранов

— Ты что, — спросила Нальма, заглядывая подростку в глаза, — первый раз?

— Я… — Тим был готов одеваться и убегать, но этому мешало в первую очередь то, что Нальма не спешила его выпускать, и Тим чувствовал себя просто ужасно неуютно. — Я…

— Тогда понятно, — весело сказала Нальма. — И как много времени тебе нужно, чтобы снова подняться? И не говори, что не выяснял.

У Тима опять запылали уши.

— Ну… — буркнул он, — лирм, может, больше.

— Да что ты говоришь? — шутливо удивилась Нальма. — Лирм?

Потом слезла с топчана, встала рядом с ним на колени и, мотнув головой, откинула назад волосы.

— Лирм, говоришь? — повторила она, наклоняя голову. — А я думаю — меньше. Раза в четыре.

…В обратный путь Тим собрался только через три дня. До Майсы согласно карте было километров сто двадцать — сто пятьдесят, так что дорога должна была занять дня четыре, особенно с учетом того, что кормить лошадь пришлось бы травой в лесу — с его резко упавшим шаретором купить корм становилось проблемой. Тим про время и думать забыл — если бы очередным утром Нальма не начала выяснять, куда направляются Люди Дороги и что собирается делать Тим, он сам бы даже не вспомнил про их существование. Но Нальма напомнила, и Тим задумался. Происходи дело хотя бы на пару недель назад, он бы с легким сердцем забыл про бандитов-революционеров и остался у Нальмы хоть на всю оставшуюся жизнь. Вот только текущее положение дел было куда как непростым, и, что важнее, Тим чувствовал свою ответственность за это положение. Очень хотелось плюнуть на все и никуда не ехать, но то же, что манило его остаться, толкало его в дорогу. Как ни крути, а бросить сейчас Людей Дороги было почти равносильно предательству. Ну это бы еще черт с ним — Тим давно уже научился управляться со своей совестью, но была еще и Нальма, а выглядеть предателем перед ней не хотелось категорически. И пусть она их (Волков в смысле) не любит и, скорее всего, не будет возражать, если Тим решит от них уйти. Ну и что? Да хоть бы она их вообще люто ненавидела — все равно Тим окажется предателем. И главное даже не то, что Нальма это поймет: у них тут и слова-то такого нет — предательство. Очень даже возможно, что она ни капли его обвинять не станет, а, наоборот, восхитится тем, что Тим принял правильное решение. Вот только он сам будет чувствовать себя самым распоследним трусом и предателем. Причем чувствовать перед Нальмой, пусть даже она ни хрена не понимает в этих материях. Поэтому, хоть Тим и потратил часа два на придумывание всяких вариантов, он сразу понял, что придется уезжать. Нальма, против ожиданий, возражать не стала. Улыбнулась с легкой грустью, сказала:

— Я кашу сделаю, покушаешь, перед тем как уехать, — и выпорхнула из дома.

Тим вздохнул. Он бы предпочел кое-чем другим напоследок заняться, и, скорее всего, Нальма бы согласилась, но Тим возразить против каши не решился. Хотя она ему и в первый-то раз не шибко понравилась, а за прошедшие три дня так и вовсе поднадоела — дома он бы такое и в рот не взял. Хотя… в первые недели пребывания здесь ему и менее вкусные вещи есть приходилось, так что ничего страшного. Давали временами в школе некую массу, консистенцией и вкусом больше всего напоминающую прогорклый застывший жир. Первый раз его попробовав, Тим тут же все чуть и не выложил обратно, а потом просто не ел, если в столовой давали этот жир. Но один раз его давали четыре дня подряд, и на третий Тиму пришлось-таки себя пересилить. Так что эта каша — еще ничего. Ну и что, что безвкусная, как туалетная бумага. Зато назад не просится, а силы-то нужны. Это волинам солнечного света достаточно.

— Только много не клади, — сказал Тим, выходя наружу. — Я не голоден.

— С собой заберешь, — сосредоточенно мешая варево в миске, отозвалась Нальма. — Она долго не портится, будешь в дороге есть — на стоянках-то еду ты сейчас покупать не сможешь. И вообще — лучше днем езжай, а на ночь в лес заходи. Ни к чему тебе сейчас лишние взгляды.

Тим кивнул — он и сам так думал, и даже стоянки планировал не проезжать по дороге, а объезжать лесом. То, что безопасность дорог не безгранична, он понял уже давно. Ну и что, что никто не может его на дороге убить или ранить — кто мешает парочке волинов взять его за руки-ноги и отойти на пару шагов в лес. А там уж — делай с ним, что хочешь.

— Ты еще ко мне приедешь? — спросила Нальма, не отрывая взгляда от костра, но Тиму послышалось в ее голосе какое-то двоякое чувство, как будто она и хотела и боялась одновременно. Он усиленно закивал:

— Да! Да! Обязательно приеду!

Нальма подняла голову, улыбнулась и так посмотрела на Тима со значением, что тот запунцовел. Нальма хихикнула.

— Приезжай скорее, — сказала она. — С тобой я себя более защищенной чувствую.

Тим нахмурился:

— От кого защищенной? Дикие животные же на тебя не нападают.

Девушка махнула рукой:

— От животных защититься у меня воли хватит. А вот от волинов — нет. За день до твоего прихода один из них заходил зачем-то в мой дом.

— Зачем? — похолодел Тим.

— Не знаю, — легкомысленным тоном отозвалась Нальма. — Я в лесу была, листья сойры собирала. Выхожу, смотрю — идет. Я спряталась и подождала, пока он не ушел.

«Вот оно, — подумал Тим. — Теперь это уже не предательство, так? Я же должен защищать свою девушку!» Вздохнул и повторил мысленно, смакуя каждую букву словосочетания: «Свою. Девушку». Улыбнулся. Потом согнал улыбку, задумался — что волину могло быть нужно и почему он, волин, не увидел Нальму?

— Зачем он мог приходить? Может, новому хозяину Арума от тебя что-то нужно? Тогда он вернется, — сказал Тим и напрягся, ожидая, что Нальма скажет: «Да, наверное, вернется», и тогда Тиму ничего не останется, кроме как быть возле нее. Но Нальма только хмыкнула:

— Не думаю. Надо было бы — уже вернулся бы. Может, случайно проходил, вообще не думаю, чтобы я могла кому-то понадобиться. Да и новый хозяин Арума уже давно не новый — почти три года.

«Три года она живет одна в лесу!» Тим вздрогнул, представив, каково это — столько времени жить отшельником, не видя людей и ни с кем не разговаривая… Хотя при прошлой встрече она что-то другое говорила.

— И ты три года тут живешь? — спросил он. — Ни с кем не общаешься?

— Не совсем. Иногда я хожу в Арум, когда мне что-нибудь надо бывает. Но никаких дел с Мыслящими Арума у меня нет, да там их и немного. А хозяина их я предпочитаю не видеть, да и он, похоже, к встрече со мной не стремится. Изредка кто-нибудь сам забредает ко мне на полянку, подобно тебе. А кроме этого — да, ни с кем не общаюсь. «Кто-нибудь сам забредает…» — повторил Тим мысленно. Эти слова неприятно его резанули, и теперь он мучился (совершенно неуместной, если подойти серьезно) мыслью о том, как часто к ней кто-нибудь забредает и что с этими забредшими происходит дальше. Нальма потемневшее лицо Тима истолковала по-своему:

— Да и незачем мне общаться. Неправильно это, конечно, но у меня и в самом деле нет никаких дел в этом мире. И думаю, уже не будет — крестьянкой я становиться не хочу. Делать то же, что сейчас, при этом еще отдавать часть урожая хозяину и во всем от него зависеть — зачем? Мыслящий из меня уже не получится, в сореса мне поздно. А для волина я слишком слаба. Но… я удовлетворена своим положением.